Конт что обычно бывает после переворота революции. Чем отличается переворот от революции? Какой будет революция
Случай с Огюстом Контом самый простой. Он с самого начала радовался разрушению представительных и либеральных институтов, которые, по его мнению, были связаны с деятельностью критического и анархиствующего метафизического разума, а также со своеобразной эволюцией Великобритании.
Конт в своих юношеских работах сравнивает развитие политической ситуации во Франции и в Англии. В Англии, думал он, аристократия сливалась с буржуазией и даже с простым народом, чтобы постепенно уменьшить влияние и власть монархии. Политическая эволюция Франции была совершенно иной. Здесь, наоборот, монархия сливалась с коммунами и с буржуазией, чтобы уменьшить влияние и власть аристократии.
Парламентский режим в Англии, по мнению Конта, не представлял собой ничего иного, кроме формы господства аристократии. Английский парламент был институтом, с помощью которого аристократия правила в Англии, так же как она правила в Венеции.
Следовательно, парламентаризм, по Конту, не политический институт универсального предназначения, а простая случайность английской истории. Требовать введения во Франции представительных институтов, импортированных с другого берега Ла-Манша, - значит совершать грубую историческую ошибку, поскольку здесь отсутствуют важнейшие условия для парламентаризма. Кроме того, это значит допускать и политическую ошибку, чреватую пагубными последствиями, - а именно желать совместить парламент и монархию, - поскольку именно монархия, как высшее проявление прежнего режима, была врагом Французской революции,
Словом, сочетание монархии и парламента, идеал Учредительного собрания, представляется Конту невозможным, ибо зиждется на двух принципиальных ошибках, из которых одна касается характера представительных институтов вообще, а вторая - истории Франции. Сверх того Конт склоняется к
идее централизации, которая ему кажется закономерной для истории Франции. В этом отношении он заходит столь далеко, что считает различение законов и декретов напрасным ухищрением легистов-метафизиков.
В соответствии с такой интерпретацией истории он, стало быть, испытывает удовлетворение в связи с упразднением французского парламента в пользу того, что он называет временной диктатурой, и приветствует действия Наполеона III, решительно покончившего с тем, что Маркс назовет парламентским кретинизмом 1 .
Фрагмент из «Курса позитивной философии» характеризует политическую и историческую точку зрения Конта на этот счет:
«Исходя из нашей исторической теории, в силу предшествующего полного сосредоточения различных элементов прежнего режима вокруг королевской власти, ясно, что основное усилие Французской революции, направленное на то, чтобы уйти безвозвратно от античной организации, должно было непременно принести к непосредственной борьбе народа с королевской властью, перевесом которой с конца второй современной фазы отличалась лишь такая система. Однако, хотя политическое предназначение этой предварительной эпохи в действительности оказалось вовсе не постепенной подготовкой устранения королевской власти (о чем вначале не могли помыслить и самые отважные новаторы), примечательно, что конституционная метафизика страстно желала в то время, наоборот, нерасторжимого союза монархического принципа с властью народа, как и подобного союза католического государственного устройства с духовной эмансипацией. Поэтому непоследовательные спекуляции не заслуживали бы сегодня никакого философского внимания, если бы в них не следовало видеть первое непосредственное обнаружение общего заблуждения, которое еще, к сожалению, способствует полному сокрытию истинного характера современной реорганизации, сводя такое фундаментальное возрождение к тщетному всеобъемлющему подражанию переходному государственному устройству, свойственному Англии.
Такова в самом деле была политическая утопия главных вождей Учредительного собрания, и они, несомненно, добивались ее непосредственного осуществления; равным образом она несла в себе тогда радикальное противоречие с отличительными тенденциями французского общества.
Таким образом, именно здесь естественное место непосредственного применения нашей исторической теории, помогающей быстро оценить эту опасную иллюзию. Хотя сама по себе она была слишком примитивной, чтобы требовать какого-то специального анализа, серьезность ее последствий обязы-
вает меня сообщить читателям основы исследования, которое они смогут, впрочем, без труда спонтанно продолжить в русле объяснений, типичных для двух предыдущих глав.
Отсутствие какой бы то ни было здравой политической философии облегчает понимание того, какое эмпирическое мероприятие естественным образом предопределило это заблуждение, которое, конечно, не могло не стать в высшей степени неизбежным, поскольку оно смогло полностью прельстить ум даже великого Монтескье» (Cours de philosophie positive, t. VI, p. 190 2).
Этот отрывок поднимает несколько важных вопросов: верно ли, что тогдашние условия во Франции исключали сохранение монархии? Прав ли Конт, полагая, что институт, связанный с определенной системой мышления, не может выжить в условиях иной системы мышления?
Конечно, позитивист прав, считая, что французская монархия была традиционно связана с католической интеллектуальной и общественной системой, с феодальной и теологической системой, но либерал ответил бы, что созвучный определенной системе мышления институт может, трансформируясь, уцелеть и исполнять свои функции и в иной исторической системе.
Прав ли Конт, сводя институты британского образца к своеобразию правительства переходного периода? Прав ли он, рассматривая представительные институты как нерасторжимо связанные с господством торговой аристократии?
Руководствуясь этой общей теорией, наш выпускник Политехнической школы без огорчения полагал, будто светский диктатор положит конец тщетному подражанию английским институтам и мнимому господству болтливых метафизиков из парламента. В «Системе позитивной политики» он выразил удовлетворение по этому поводу и дошел даже до того, что написал во введении ко второму тому письмо к русскому царю, где выразил надежду, что сего диктатора (которого он назвал эмпириком) можно обучить позитивной философии и таким образом решительно способствовать фундаментальной реорганизации европейского общества.
Обращение к царю вызвало некоторое волнение среди позитивистов. И в третьем томе тон Конта несколько изменился по причине временного заблуждения, которому поддался светский диктатор (я хочу сказать - в связи с Крымской войной, ответственность за которую Конт, похоже, возложил на Россию). В самом деле, эпоха великих войн в историческом плане завершилась, и Конт поздравил светского диктатора Франции с тем, что тот с достоинством положил конец временному заблуждению светского диктатора России.
Такой способ рассмотрения парламентских институтов - если я отважусь пользоваться языком Конта - объясняется исключительно особым характером великого учителя позитивизма. Эта враждебность по отношению к парламентским институтам, принимаемым за метафизические или британские, жива еще и сегодня 3 . Заметим, впрочем, что Конт не желал полного устранения представительства, но ему казалось достаточным, чтобы Собрание созывалось раз в три года для утверждения бюджета.
Исторические и политические суждения, по-моему, вытекают из основной общесоциологической позиции. Ведь социология в том виде, как ее представлял себе Конт и как ее к тому же применял Дюркгейм, главными считала социальные, а не политические феномены - даже подчиняла вторые первым, что могло привести к умалению роли политического режима в пользу основной, социальной реальности. Дюркгейм разделял равнодушие, не свободное от агрессивности или презрения, в отношении парламентских институтов, свойственное творцу термина «социология». Увлеченный социальной проблематикой, вопросами морали и преобразования профессиональных организаций, он взирал на то, что происходит в парламенте, как на нечто второстепенное, если не смехотворное,
Принято думать, что люди массово выходят на демонстрации и начинают делать революцию тогда, когда им уже некуда деваться от голода и нищеты...
Но на самом деле это не так.
В СССР при Международном отделе ЦК КПСС существовал специальный институт, который расплывчато назывался "Институт общественных наук". Этот институт занимался подготовкой профессиональных иностранных революционеров, обучал коммунистов других стран управлять толпой, управлять слухами, политическими настроениями.
На основе десятилетий практический и теоретической работы сотрудников этого института разработан курс "Психология стихийного массового поведения", который читается в МГУ и Росс.академии гос.службы при Президенте РФ.
В середине 1990-ых одного из авторов этого курса профессора А.П.Назаретяна слушатели академии, мэры и губернаторы часто спрашивали одно и то же: "Акоп Погосович, народ у нас сейчас нищий, бедствует, живет впроголодь. Когда ожидать массовых выступлений, демонстраций? Или может быть даже будет революция, как в 1917-ом?"
На что Акоп Погосович Назаретян отвечал:
"Не будет ни выступлений, ни революции. Сейчас народ не настолько изнежен и богат, чтобы делать революцию. Для революции нужно совсем другое настроение".
И, действительно, никакой революции в России в 1990-ых не было.
Так какое же нужно настроение для того, чтобы человек стал мечтать о революции?
Анализируя предпосылки революционных ситуаций в различных странах и эпохах американский психолог Дж.Девис сопоставил две версии - версию К.Маркса и версию французского историка А. де Токвилля.
Согласно первой версии, революция происходит вследствие невыносимого обнищания народа. Автор второй версии указывает на тот факт, что революции всегда предшествует улучшение качества жизни (экономический рост, расширение политических свобод).
Например, перед революцией 1789 года уровень жизни французских крестьян и ремесленников был самым высоким в Европе. А первая антиколониальная революция - война США за независимость - произошла в самой богатой и хорошо управляемой колонии мира.
Американский психолог Девис показал, что правы оба - и К.Маркс, и А. де Токвилль. Оказалось, что революционному кризису, действительно предшествует длительный период экономического подъема. В этот период у населения появляется больше финансовых возможностей, прав и свобод, и что главное, идет РОСТ ОЖИДАНИЙ дальнейшего благополучия.
Однако, рано или поздно, на фоне этого роста ожиданий происходит НЕБОЛЬШОЙ экономический спад, вызванный объективными причинами: неудачная война, исчерпание ресурсов, рост населения и т.д.
В этот момент быстро усиливается разрыв между ОЖИДАНИЯМИ и РЕАЛЬНОСТЬЮ , и этот разрыв оценивается людьми, как КАТАСТРОФА , как крушение устоев, как невероятное ущемление элементарных прав, жизненных потребностей и т.п.
Именно это расхождение между ожиданием и возможностями порождает массовые недовольства, приводит к кризису и революционной ситуации.
За последние 150 лет такая ситуация случалась в России трижды.
На протяжении первой половины XIX века экономический уровень жизни, объем свобод русского крестьянства стабильно возрастали. Поэтому, если в начала XIX века крестьяне и не помышляли об изменении статуса крепостных, то к середине XIX века это положение их уже не удовлетворяло.
Когда в 1853 году началась Крымская война, по губерниям прошел слух, будто ее участники получат вольную грамоту. Это привело к массовым просьбам посылки на фронт. Однако война завершилась неудачно, а слух о вольной оказался ложью.
Разрыв между ожиданием и реальностью оказался велик, и возникла революционная ситуация - массовые беспорядки и поджоги боярских усадеб. Власть нашла в себе силы пойти на реформы - в 1861 году было отменено крепостное право, что спасло страну от революции.
К началу XX века Россия была наиболее динамично развивающаяся страна мира, своеобразным экономическим чудом, ВВП быстро прирастал, шел процесс модернизации промышленности и рост предпринимательской активности.
Однако проигранная в 1905 г. война с Японией, неудачный ход мировой войны 1914-1917гг привели к неожиданным трудностям в экономике и вызвали массовое разочарование.
Массовое недовольство порождает острое эмоциональное состояние драматического невыносимого кризиса.
Формальным толчком к революции стали трудности с хлебопоставками. Причем запустил весь процесс даже не факт отсутствия хлеба, а только сами слухи о том, что в Петербурге могут ограничить выдачу хлеба в несколько раз.
Несвоевременный подвоз продуктов в магазин стал оцениваться, как "голод", а попытка властей восстановить порядок на улицах - как "невыносимые репрессии". Все это и привело к революции.
И, конечно, ни этот "голод", ни "репрессии" не были объективными. Разве то, что было в феврале 1917 года в Петербурге - это ГОЛОД ?
Позже, через 25 лет, в 1941-1942гг. город на Неве испытает настоящий ГОЛОД , и даже дойдет до людоедства, но разве в момент блокады будет хоть малейший намек на восстание против советской власти? Хотя внешне все очень похоже - тот же город, те же немцы, похожая война, но психологически все наоборот.
Революция и кризис - это результат расхождения между ожидаемым и действительным, между тем, что запланировал, и тем, что есть.
На фоне успешного роста вдруг в какой-то момент удовлетворение потребностей несколько снижается (часто в результате бурного демографического роста, или неудачной войны, которая мыслилась как "маленькая и победоносная"), а ожидания по инерции продолжают расти. Разрыв порождает фрустрацию, положение кажется людям невыносимым и унизительным, они ищут виновных - и агрессия, не находящая выхода вовне, обращается внутрь системы, эмоциональный резонанс провоцирует массовые беспорядки...
А вот если люди живут стабильно плохо (с точки зрения внешнего наблюдателя), они не испытывают болезненной неудовлетворенности, не имеют завышенных ожиданий, и поэтому вероятность внутренних взрывов (революций) крайне мала.
Развал СССР происходил по такому же сценарию. В то время жители большинства нац.окраин жили богаче, чем жители РСФСР - такова, как говорится, была политика партии: в Прибалтику жители СССР ехали, чтобы посмотреть, "как живут в Европе"; в Алма-Ату летели для того, чтобы покататься на горных лыжах, а в Грузию - полежать на пляжах на берегу красивого моря.
Уровень жизни (а значит и ожидания) людей, проживающих в нац.республиках СССР был значительно выше, чем у жителей российской глубинки. Поэтому падение цен на нефть, дефицит и введение талонов на продукты питания резко усилило в нац.окраинах революционные настроения.
В результате первыми из СССР вышли самые богатые республики - Литва и Грузия, Эстония и Латвия. Именно жители этих республик субъективно себя ощущали наиболее пострадавшими от экономического кризиса, в которое тогда попал Союз ССР. И только после этого революционный процесс захватил и другие республики.
Итак, главный источник революционных настроений - болезненная неудовлетворенность от несбывшихся ожиданий.
Революция...
Ею пугают, её ждут, её именем прикрывают грязные дела, её юбилеи празднуют, её проклинают...
Почему так случилось, и каковы исходный смысл этого понятия и социальное значение этого события? Что это - деградация, разруха и кровавый хаос, губящие всё лучшее, или прогресс, процветание и шаг вперёд? Есть ли разница между революцией и государственным переворотом, и в чьих интересах она происходит?
Мы стараемся ответить на эти, и другие вопросы, становящиеся всё более актуальными в окружающей нас политической и экономической действительности.
Вступление
Есть такие термины, которые большинству людей кажутся очевидными и самими собой разумеющимися, но на поверку выходит, что каждый понимает под ними разные вещи, иногда совершенно противоположные. Особенно часто этим страдают политические термины, имеющие сильную эмоциональную окраску и большое значение для прошлого и настоящего. Революция - один из них. Мы не собираемся ходить вокруг да около и скажем прямо: революция скорее всего будет необходимым условием для внедрения предлагаемых проектом изменений в обществе. Поэтому нужно сначала определиться с тем, что же мы подразумеваем под этим словом.
Учитывая обстановку, вполне вероятно, что первыми на ум при слове «революция» придут разнообразные «революции роз», «революции достоинства», «арабская весна» и прочие подобные явления, обычно именуемые революциями в СМИ «развитых стран». Почему же они называются революциями, хотя речь идет всего лишь о государственных переворотах, когда одна группа «элиты» оттесняет другую от кормушки при поддержке уличной массовки? Неужели революция - это всего лишь смена декораций и лиц во власти, к тому же еще и неполная? Неужели смысл революции заключается в том, чтобы ее заказчики набили себе карманы потуже за счет простых людей, чьим недовольством они воспользовались для победы над конкурентами?
Разумеется, нет.
Почему же тогда эти события упорно называются революциями? Потому, что это выгодно как тем, кто совершает их и извлекает из этого выгоду, так и их формальным противникам во власти. Сколько бы ни вытравливали из памяти слово «революция», оно все равно вызывает положительные ассоциации и надежды в недовольном народе. Поэтому СМИ и власти «развитых стран» любят навешивать ярлык «народной революции» на любой переворот, произведенный той группировкой элиты, которую они поддерживают. Для них «народная революция» - это когда к власти приходят удобные им люди, а «незаконный переворот» - когда этих людей свергают. Тут все однозначно, как и вся их так называемая «общечеловеческая» мораль и стандарты.
В других странах те же самые «революции» используются как жупел, которым удобно запугивать народ. Разрушительные итоги этих государственных переворотов выставляются последствиями любой возможной смены власти, или просто борьбы за лучшую жизнь для большинства. Таким образом, подобное толкование слова «революция» выгодно всему правящему классу в целом: тем, кто уже сидит у власти, и тем, кто мечтает туда попасть, как правительствам «развитых», так и властям «развивающихся» стран.
Поскольку стараниями отечественной и зарубежной пропаганды именно такое определение господствует в общественном сознании, необходимо пояснить, что же такое настоящая революция, социальная революция в интересах трудящегося большинства, и чем именно она отличается от «революций», упомянутых выше.
Революция как закономерное событие
Взятие Бастилии. Один из символов Великой французской революции
Настоящая революция - это не просто замена людей во власти, сопровождающаяся сменой флага, символов и прочей мишуры. Это серьезное, переломное историческое событие. Во время революции власть сменяется не ради захвата власти, а с целью радикального преобразования всего экономического, политического и общественного строя.
Старая власть не просто захватывается - она разрушается, а на ее месте выстраивается новая, со своими институтами и на своих принципах. Старые порядки не просто улучшаются или смягчаются - они отменяются, а на их место вводятся новые, более соответствующие настоящим интересам большинства и требованиям прогресса.
После революции люди начинают жить не просто лучше или хуже - люди начинают жить по-другому.
Типичным историческим примером может служить Великая французская революция, окончательно разрушившая феодальное общество во Франции и сильно ослабившая его по всей Европе. Именно по ее принципам формально живет весь современный «цивилизованный» мир - а ведь еще в середине XVIII века они с официальной точки зрения были опасным бредом, «безответственными фантазиями», а местами даже богохульством. И сложно отрицать, что это в целом оказалось для человечества благом. О возвращении сословного общества обычно мечтают либо дураки, которые искренне верят, что уж они-то были бы тогда дворянами, либо «солидные господа», которым и тогда было бы неплохо, поскольку титулы на практике продавались и покупались. Зато им не нужно было бы делать вид, что они формально равны «простолюдинам». Их и сейчас-то с этого коробит.
Октябрьская революция в России также является таким примером, что бы о ней ни говорили те, кто зарабатывает на жизнь, потакая мнению правящей «элиты». Именно ей, и страху правящего меньшинства перед ее повторением, весь «цивилизованный» мир обязан восьмичасовым рабочим днем, пенсией, пособиями по инвалидности и прочими проявлениями «социального государства», «капитализма с человеческим лицом» и «социально ответственного бизнеса». Именно поэтому правящее меньшинство так боится и ненавидит ее до сих пор, хотя ее главное детище формально уже четверть века как мертво и похоронено. Именно поэтому и месяца не может пройти, чтобы в западных или в российских СМИ не пнули её, давно почивших большевиков и давно развалившийся Советский Союз.
Что характерно, завоевания обеих этих революций, как французской , так и российской , не были полностью отменены после крушения созданных ими режимов, даже в условиях формального восстановления старых порядков. Они настолько серьезно изменили мир, что полный откат назад был сильно затруднен, или вовсе невозможен.
Крушение СССР, «бархатные революции» в странах Восточной Европы и всевозможные майданы и перевороты в странах «Третьего мира» примерами революций служить не могут. Да, для оформления окончательных похорон советского проекта было использовано недовольство народа советской номенклатурой, однако она сама никуда не делась. Наоборот, ее представители и их дети, превратившись в олигархов и чиновников новой России, получили возможность жировать за счет всего остального населения так, как они никогда не смогли бы раньше . В результате «оранжевых революций» и прочих переворотов также меняется один клан во власти на другой. Никаких исторических подвижек вперед не происходит - наоборот, наружу вылезают самые уродливые пережитки прошлого, от религиозного фанатизма до крайнего национализма.
У настоящей революции есть еще одна особенность, отличающая ее от обычных и необычных переворотов. Вопреки тому, что постоянно говорят сторонники действующей власти или разнообразные «спасители отечества», революцию невозможно целиком подстроить из-заграницы или «сделать» усилиями группы заговорщиков. Подобное заблуждение происходит либо от попыток выдать желаемое за действительное, либо из стремления затушевать истинные, объективные причины революций прошлого, и представить их делом рук небольшой кучки фанатиков или плодом работы иностранных разведок.
Глубинной причиной революции всегда является кризис общества , либо потому, что оно в своем развитии переросло установленный в нем экономический и политический строй, либо потому, что курс, которым его ведет правящее меньшинство, губителен и ведет к деградации. Начать революцию в благоприятных для этого условиях может отдельная группа, партия или организация, но без связи с большинством трудящихся и поддержки с их стороны она обречена на поражение.
Эта отдельная группа, партия или организация, как правило, также является сконцентрированным выражением интересов, чаяний и стремлений большинства, его наиболее активной частью. Раз революция исторически неизбежна и объективно обусловлена, можно подумать, что достаточно ждать революционной ситуации, когда все сделается как-нибудь «само». А в настоящем можно ничего не делать, что весьма удобно для тех, кто так считает. Но это так же глупо, как рассчитывать совершить революцию исключительно своими силами.
Во-первых, революция вполне может потерпеть поражение. Ее могут задавить, и тогда она войдет в историю, написанную победителями из числа правящего класса, в качестве еще одного неудачного восстания. Как гласит известное выражение, «мятеж не может быть удачен - тогда он называется иначе» .
Во-вторых, если ничего не делать, то ничего и не будет. Ничего никогда не делается «само». Народные массы, совершающие революцию - это не какие-то существующие помимо нас инопланетяне, это и есть мы, и кроме нас самих этого никто не сделает.
В-третьих, в отсутствие прогрессивных сил, или в случае их слабости, народным недовольством могут воспользоваться политические силы и организации, совершенно не заинтересованные в прогрессе и улучшении жизни большинства - так, например, произошло во время революции в Иране, которая теперь называется «исламской» .
Объективно существующий революционный процесс как раз и заключается в том, что изменения в экономике, условиях труда и быта, и прочих областях человеческой жизни дают трудящемуся большинству новые возможности и ставят перед ним новые проблемы и задачи. Это, в свою очередь, приводит ко все более массовому появлению активных и прогрессивно мыслящих людей, происходящих из этого большинства и выражающих его чаяния и интересы.
О революционном насилии
Штурм Московского Кремля в 1917 году
Рядовых граждан часто запугивают революцией как кровавым событием, наступлением полного хаоса, которого могут желать лишь узколобые фанатики или нечистые на руку люди, желающие половить рыбу в мутной воде. Таким способом официальная пропаганда призывает терпеть сложившийся порядок вещей, ведь «лучше так, чем никак».
Страх перед революцией как кровопролитием в принципе обоснован.
Если же говорить конкретно о российских реалиях, то можно заметить, что в условиях «новой России» социальные связи разрушаются, и люди уверенно дегуманизируются Т.е. перестают относиться друг к другу (а иногда и к себе) как к людям, и начинают воспринимать других как объекты, с которыми можно делать все, что угодно, во имя удовлетворения собственных потребностей. , а значит, чем дальше зайдет этот процесс, тем к большим зверствам будет готов восставший народ, когда выстроенный на его спинах порядок по каким-либо причинам рухнет.
Кровавость революции, смены власти, да и вообще любых масштабных перемен в обществе, а также уровень повседневного насилия в нем, сильно зависят от уровня развития самого общества: чем оно примитивней, люди беднее, а кормушка для «элит» меньше, тем более кровавым обычно оказывается любой передел или восстание. Связь между уровнем насилия, измеряемым количеством убийств на 100 тысяч человек, и уровнем жизни, измеряемым Индексом человеческого развития ООН, прослеживается довольно четко: чем ниже ИЧР, тем больше убийств и бытового насилия в принципе. Это можно увидеть, например, в данном документе профильной организации ООН .
Следует отметить, что вторым важным фактором является уровень социально-экономического неравенства в обществе: чем оно выше, тем более ожесточены люди, выше преступность и бытовое насилие. И это очень логичная закономерность:
Чем больше пропасть между классами, тем меньше их представители видят друг в друге людей.
Россия же социально деградирует за вычетом нескольких крупных городов, где наблюдается некоторый прогресс с чисто потребительской точки зрения, и за годы рыночной экономики в ней старательно возрождаются разнообразные устаревшие стереотипы поведения и общественного устройства, а это означает, что:
Чем позже произойдет революция, тем более кровавой она будет.
Проще всего это показать на доступном всем примере. Революция есть болезненное, но необходимое разрешение проблемы, как принятие неприятного, но неизбежного решения, или хирургическая операция. Если долго откладывать принятие решения, запустить болезнь из боязни операции, то можно в итоге получить куда более опасные для здоровья осложнения. История полна примерами из совершенно разных сфер, будь то политики или медицины, когда когда чистоплюйское оттягивание принятия какого-либо решения и боязнь радикальных мер приводила к куда худшим последствиям, чем любая революция .
Чем дольше проблему загоняют вглубь и не дают ей разрешиться, тем более разрушительным будет взрыв.
Какой будет революция
Революция - это не просто замена лиц во власти, или даже столь любимая либералами люстрация, то есть более-менее полная смена всего чиновничьего состава. Революция означает полный демонтаж старого государственного аппарата, со всеми его пороками, принципами и практиками, начиная от правительства и парламента, и заканчивая армией и полицией в их нынешнем виде. Даже самые занюханные бюрократические конторы в самых отдаленных уголках страны не должны остаться нетронутыми.
«Но подождите, - могут возразить некоторые, - Как же можно управлять страной без бюрократии, наступит полный хаос, и станет только хуже, а никак не лучше! Да и зачем вообще это делать так радикально, ведь без специально обученных людей на административных должностях все равно не обойтись». Исторический пример Советского Союза наглядно показывает нам, что выделение управленцев в отдельную прослойку со своими интересами и привилегиями - губительное явление для общества, которое пытается ориентироваться на равенство и удовлетворение интересов большинства. Как именно можно жить без государственной бюрократии, а значит, и без риска ее перерождения в «советскую номенклатуру» - написано в Программе проекта .
Все экономические порядки также преобразятся до неузнаваемости. В отличие от разнообразных «цветных революций», где «правильные» олигархи сменяют во власти «неправильных» под прикрытием народного недовольства, после настоящей революции не останется никаких олигархов . Никакая свобода и никакая власть большинства невозможны до тех пор, пока практически всё, чем это большинство пользуется для жизни и труда, находится в собственности, а значит, и во власти, «состоятельного» меньшинства.
Точно так же поубавится и «офисного планктона», который обслуживает деятельность этого меньшинства. Внедрение современных информационных технологий и ликвидация множества «экономических субъектов», каждый из которых плодит свою бухгалтерию и документооборот, освободит огромное число людей от участи бессмысленных перебирателей бумажек и даст им возможность заниматься настоящим, продуктивным трудом.
«Да вы просто завидуете состоятельным людям, - презрительно ответил бы тут кто-нибудь из идейной обслуги этого самого меньшинства, - Революция - это попытка отнять у успешных людей и поделить между неудачниками, совершаемая руками отморозков и пьяной матросни» . Вообще защитники существующего строя любят идею о том, что пошатнуть сложившийся порядок вещей могут хотеть лишь озлобленные ничтожества. Мол, у них не получилось реализовать себя в прочих областях жизни, и они винят в собственных бедах кого угодно, кроме себя. Это очень удобная позиция, благо такой тип людей действительно существует, и наверняка встречался каждому хотя бы раз.
Но это не так.
Революционер - это прогрессивно мыслящий человек , осознающий необходимость радикальных перемен в общественных отношениях. Разумеется, при этом он не может быть маргиналом или безвольным идиотом, и сидеть на пособии, родительских подачках и прочих видах иждивения. Революционер - это прежде всего тот, кто своим трудом зарабатывает себе на жизнь, вносит свой личный вклад в создание человеческой цивилизации, а потому на личном опыте видит, как несправедливо и бездарно растрачиваются его усилия и усилия всех остальных трудящихся людей - и не может этого дальше терпеть.
Известный инженер-электротехник и большевик-подпольщик Л.Б. Красин
Революционером может стать тот, кому неприятно вести устроенную вроде бы жизнь в неустроенном обществе, или тот, кому просто больно смотреть на страдания и деградацию окружающих людей. Типичным примером может служить доктор Эрнесто Гевара, которому происхождение и профессия готовили, казалось бы, совершенно безбедное существование. Однако, попутешествовав по Латинской Америке, он был настолько поражен антисанитарными условиями и нищетой, в которой жило большинство населения этих стран, что из преуспевающего молодого врача сделался профессиональным революционером.
Именно такие люди способны выражать интересы трудящегося большинства и менять общество в его интересах - потому, что являются плотью от плоти этого самого большинства. Но самих их, скорее всего, будет значительно меньше, поскольку существующие условия, в которых это большинство вынуждено жить и работать, позволяют нормально думать и действовать лишь ограниченной его части.
Получается некоторое противоречие - интересы большинства выражает и борется против правящего меньшинства тоже вроде как меньшинство. Но ведь правящий класс тоже не весь целиком управляет государством и принимает законы. Это делает выделившееся из него меньшинство, которое находится у непосредственных рычагов власти. Но без поддержки - добровольной или вынужденной - со стороны своего класса, эта власть в конечном итоге будет свергнута, поэтому она вынуждена не только соблюдать свои узкие интересы, но и обслуживать интересы всего своего класса в целом .
Какие-то правящие группировки делают это хуже, какие-то лучше, и иногда происходит переворот и одна из них сменяет другую - но власть остается в рамках того же самого социального класса.
Задача же революционеров заключается в том, чтобы власть перешла от одного класса к другому , к трудящемуся большинству, пускай даже представленному поначалу небольшой но активной и сознательной его группой. Без поддержки со стороны большинства у этой группы ничего не получится. Ведь в конечном итоге именно большинство должно, научиться самостоятельно управлять собой, что изменит облик всего общества до неузнаваемости.
Это и будет настоящей социальной революцией.
1 Если часто заглядывать на сайт того же BBC , причем не их русской службы, а оригинальный, англоязычный, то можно заметить, что статьи об «ужасах совка» появляются там с завидной регулярностью, хотя тема для жителей Великобритании, казалось бы, не слишком актуальная.
2 В России это усугубляется накаляющейся обстановкой и общим постоянным страхом «элиты» за свои состояния, которые она, в отличие от своих коллег из «развитых стран», награбила не фигурально, а буквально.
3 Например, Кодекс Наполеона был наиболее всеобъемлющим из первых гражданских кодексов, и заложил основу уже чисто буржуазных общественных отношений не только во Франции, но и по всей Европе. В измененном виде он используется до сих пор, хотя после реставрации монархии его и переименовали в Гражданский кодекс.
4 Так, 29 октября 1917 года Советское правительство приняло постановление о введении 8-часового рабочего дня, что вкупе со страхом перед распространением революции на всю Европу и далее побудило правительства других стран также предпринять шаги в этом направлении. В 1918 году 48-часовая рабочая неделя признается законодательством Германии, Польши, Люксембурга, Чехословакии, Австрии; в 1919 году - Югославии, Дании, Испании, Франции, Португалии, Швейцарии, Швеции, Голландии, Бельгии, Италии (48-часовая - потому что работали тогда 6 дней в неделю, а единственным выходным было воскресенье). С этим восьмичасовым рабочим днем большая часть «цивилизованного мира» живет до сих пор.
5 Нагляднее всего видно, кто именно выиграл от разрушения соцлагеря, по вполне вроде бы лояльному докладу главного экономиста Европейского Банка Реконструкции и Развития С. Гуриева, который можно посмотреть . Несмотря ритуальные заклинания в поддержку рынка и демократии, картина складывается неутешительная: проигравших от перехода к рынку больше, неравенство растет, разрыв с развитыми странами уменьшается медленно, а родившиеся во время перехода к рынку на 1 см ниже, чем родившиеся до или после - эффект, сравнимый с полномасштабной войной. Конкретно в России же проиграли все, кроме самых богатых, а пресловутый рост доходов «в среднем» на самом деле относится к верхним 20% населения. А самое главное - у родившихся, или даже начавших учебу, после 1987 года наибольшую роль в получении образования и хорошей работы играют характеристики родителей, или говоря проще, происхождение. То есть, неравенство возможностей стало куда более глубоким, чем раньше.
6 Свержение шахского режима в Иране происходило на фоне массовых забастовок и народных волнений, причинами которых были инфляция и растущий разрыв между богатыми и бедными, в том числе географический. Однако, исламистские организации сумели вовремя оседлать этот социальный протест и направить народное недовольство на «развратный западный образ жизни» и утопающую в нем шахскую администрацию, вместо правящего класса собственников и его привилегированного положения. В результате все прогрессивные силы после революции были истреблены исламистами , а в стране утвердилась теократия.
7 Исторических примеров действительно можно привести множество. Из военной истории можно отметить нерешительные действия генералов Горчакова и Данненберга, стоившие русской армии поражения в битве при Инкермане, а также печально известного своей нерешительностью генерала Куропаткина, умудрившегося проиграть все сухопутные сражения русско-японской войны 1904-1905 годов, в которых ему приходилось командовать войсками. Из политической истории наиболее ярким примером является приход к власти нацистов в Германии и последующая политика европейских лидеров, направленная на умиротворение их агрессивных устремлений, которая послужила прологом ко Второй Мировой войне.
8 В этом смысле особенно показательно то, что, несмотря на всю демонстративную борьбу с коррупцией и увеличивающееся подавление инакомыслия, власть охотно идет на смягчение законодательства в той его части, которая касается экономических преступлений , то есть бизнеса. А скоро и разрешат заниматься предпринимательской деятельностью, не выходя из СИЗО . Почти как мечтает либеральная оппозиция. Что неудивительно - ведь разница между ними вовсе невелика, просто одни хотят, чтобы деньги были у тех, у кого есть власть, а другие - чтобы власть была у тех, у кого есть деньги.
В год столетия революции самое время поговорить о том, что же такое революция. Речь идет о социально-политическом феномене, «революции» в других смыслах слова («неолитическая революция», «научно-техническая революция», «сексуальная революция» и т.п.) мы оставляем здесь в стороне.
Спектр мнений
К сожалению, понятие революции, как правило, формировалось индуктивно, как логическая конструкция, основанная на том, что важнее всего для автора - конституционное устройство либо экономика, смена правительства или мифы общественного сознания. В итоге авторы, предлагающие определения, нередко перечисляют самые разные стороны процесса, перемежая их трудноопределимыми понятиями вроде «радикальное», «быстрое», «фундаментальное», «качественное», «сбой», «нарушение равновесия». Иногда выдвигаются критерии, которые автор расценивает как положительные или отрицательные в силу своей идеологии и на этом основании считает их критерием революции (например, «далеко идущие изменения», направленные на модернизацию и централизацию) . Все эти критерии не позволяют четко отделять революцию как явление от других похожих процессов, четко датировать революции.
Историк В.П. Булдаков пытается отождествить революцию с архаичной смутой: «Революция может рассматриваться как дикая реакция на латентные формы насилия, которые приняли социально-удушающую форму… Революционный хаос можно рассматривать как раскрытие “варварского” человеческого естества, запрятанного под ставшей тесной оболочкой “цивилизаторского” насилия власти» . Нет, не может революция так рассматриваться, в ее сути во всяком случае. Дело в том, что конфликт «цивилизаторского насилия» и «варварского» естества существует от начала цивилизации, а революции, о которых идет речь, - явление куда более позднее. Вопрос о том, были ли революции в древности и что под ними понимать, остается дискуссионным, но события, которые принято называть революциями в современном понимании слова, возникают только в Новом времени. Более того, они отличаются от многочисленных бунтов, «бессмысленных и беспощадных», а главное - нерезультативных в смысле общественных преобразований. То, что современники могут воспринимать как смуту, может быть и революцией. Революции могут сопровождаться погромами и убийствами архаичного типа (хотя такие злодейства происходят и без всяких революций тоже). Но суть революции - не в смуте, не в архаичном погроме. Да и не противопоставляют себя революции «цивилизаторству», скорее наоборот.
Проблему пытаются решить и филологи, ибо они создают толковые словари русского языка. Но при этом филологи и консультирующие их историки могут быть далеки от научной проблематики революции и вынуждены опираться на марксистско-ленинскую концепцию, слегка причесанную в духе времени, например: «низвержение, разрушение отжившего общественного и государственного строя, приход к власти нового, передового класса и утверждение нового, прогрессивного строя» . Получается, что в ходе одной революции разрушается один общественный строй, целая социальная система, и сразу же утверждается новый строй.
Между тем для историка в столь сложном случае логичнее отталкиваться от реальных событий, которые уже вошли в историю как «классические революции»: как минимум Великая французская революция и революция в России, начавшаяся в феврале 1917 года. В этот «обязательный» список включаются также другие французские революции XIX века и революция, начавшаяся в 1905 году в России (как правило, она датируется 1905–1907 годами). Также «желательно», чтобы определение учитывало и более ранние революции, по крайней мере Английскую революцию XVII века («Великий мятеж»). Эти события являются революциями как свершившиеся исторические факты, и определение революции должно быть сформулировано так, чтобы эти три-четыре события под него подпадали.
Рассмотрим на примере этих революций пять определений, приведенных Д. Пейджем как наиболее типичные для западной науки (Т. Скочпол, С. Хантингтон, Э. Гидденс и Ч. Тилли) .
Т. Скочпол: «стремительная коренная трансформация государственных и классовых структур общества, сопровождаемая и частично поддерживаемая классовыми восстаниями снизу». Прежде всего бросается в глаза отсутствие причинно-следственной связи трансформации и восстаний, которые как бы совпадают по времени. Но это полбеды. Беда в том, что в ходе большинства из перечисленных революций коренная трансформация классовых структур не происходит. Применительно к революции 1905–1907 годов трудно говорить даже о коренном изменении государственных структур (при всем уважении к введению Государственной думы). Коренная трансформация классовых структур может происходить и без революции, сопровождаясь при этом крестьянскими восстаниями, - так было в России в 60-е годы XIX века. Но, по общему мнению, социально-политической революции в собственном смысле слова тогда не произошло. А ведь глубина классовой трансформации была ничуть не меньше, чем в 1905–1907 годах. Остается «стремительность». Но это тоже очень слабый критерий. «Стремительно» - это сколько лет? Великая французская революция, по разным оценкам, длилась от 5 до 15 лет (это если не включать в революционный период империю Наполеона), наиболее обоснованная, на мой взгляд, датировка - 1789–1799 годы. Английская революция «тянулась» 20 лет. Бывают революции и «постремительнее», но и периоды «эволюции» также бывают сопоставимы по длительности с длинными революциями. Реставрация после Английской революции длилась 28 лет, после Наполеоновских войн - 15 лет.
Может быть, лучше определение С. Хантингтона? «Стремительное, фундаментальное и насильственное внутриполитическое изменение в доминирующих ценностях и мифах общества, его политических институтах, социальной структуре, лидерстве, деятельности правительства и политике». Это типичное определение через перечисление, в котором причинно-следственные связи между явлениями автора не очень интересуют. Каждое из таких изменений может вполне свершиться без революции. Одни мифы чего стоят. А все вместе они не встречаются в ходе большинства революций. О фундаментальном (качественном) изменении социальной структуры уже в ходе (а не после) революции мы говорили выше. А тут еще и ценности с мифами. Беда Хантингтона заключается в том, что он применительно к таким сложным материям характеризует общество как целое (а революция его как раз раскалывает). Можно ли сказать, что вся Франция целиком даже во время Великой революции отказалась от католических ценностей и мифов? Количество их противников увеличилось, но это количественное, а не качественное изменение. Остались массы, приверженные прежним ценностям - одна Вандея чего стоит. Что уж говорить о революциях XIX века, куда слабее перепахавших французское общество.
Поняв слабость определений, преувеличивающих совершаемый революцией прогресс, А. Гидденс переносит центр тяжести в политическую сферу: «захват государственной власти посредством насильственных средств лидерами массового движения, когда впоследствии эта власть используется для инициирования основных процессов социальных реформ». Ближе, но все равно не то. Во-первых, Э. Гидденс забыл о таких революциях, как 1905–1907 годов, где означенный захват не произошел. Более того, даже классические революции могут долго протекать и даже добиваться результатов до момента насильственного захвата власти революционными лидерами масс (Франция 1789–1791 годов, например). Во-вторых, неясен критерий «основных социальных реформ». Можно догадаться, что Э. Гидденс подчеркивает их глубину. Но бывает, что глубокие реформы даже в условиях революции проводят не лидеры массовых движений, так как революция может начаться с переворота (Португалия 1974 года, например). После этого массы могут поддержать новую власть, но это не значит, что к власти пришли именно лидеры массового движения (отчасти это относится и к ситуации февраля 1917 года в России, когда выяснилось, что лидерами масс являются не министры Временного правительства, а Советы). В-третьих, революция может начаться с ненасильственного прихода к власти, после чего социальные реформы провоцируют революцию (Чили 1970–1973 годов).
Еще более политологичным и потому слабым является определение Ч. Тили: «насильственная передача власти над государством, в ходе которой по меньшей мере две различные коалиции соперников предъявляют взаимоисключающие требования в отношении права контролировать государство, и некоторая значительная часть населения подчиняется юрисдикции государства и подчиняется требованиям каждой коалиции». У Ч. Тилли недостатки определения Э. Гидденса гипертрофированы, сущностные особенности революции забыты настолько, что такое определение можно отнести и к междоусобицам, обычным гражданским войнам со времен Древнего Рима и даже некоторым выборам, после которых стороны не могут договориться, кто победил, даже если в основе расхождений лежат разногласия, второстепенные по сравнению с революционными.
Сам Д. Пейдж, приведя эти определения, справедливо отмечает, что они «в гораздо большей степени охватывают перспективу, нежели то, что могло иметь место с самого начала…» , но нас-то интересует именно то, что характеризует революцию от начала до конца.
Не помогает и политолог Д. Голдстоун, вступивший в эту дискуссию относительно недавно. Его определение таково: «Революция - это насильственное свержение власти, осуществляемое посредством массовой мобилизации (военной, гражданской или той и другой вместе взятых) во имя социальной справедливости и создания новых политических институтов» . Во-первых, здесь есть ненужные, лишние слова в скобках: если возможно и то и другое, зачем перечислять? Во-вторых, как мы имели возможность убедиться, свержение власти в ходе революции может и не произойти. А может произойти, напротив, несколько свержений. Не считать же, что в ходе Французской революции XVIII века произошло как минимум четыре революции (четыре свержения власти). В-третьих, создание новых политических институтов - явление довольно обыденное, время от времени создаются то министерства, то партии. Вероятно, речь должна идти о политической системе, режиме, конституционном устройстве. В-четвертых, понятие социальной справедливости - понятие очень размытое, само по себе требующее конкретизации и объяснения.
Д. Голдстоун обходит рискованную тему справедливости, давая и другое, даже более загадочное определение, говоря о революции «как о процессе, в котором лидеры-визионеры используют силу масс для того, чтобы насильственным способом установить новый политический порядок» . Итак, речь идет не об отдельных институтах, а о политическом порядке, к которому стремятся лидеры (загадочное слово «визионеры», видимо, характеризует их харизму, способность к провидению или наличие эффективной стратегии). Массы мобилизуются, очевидно, не в своих интересах, а в интересах этих лидеров, играют роль «пушечного мяса». При последующем изложении событий конкретных революций Д. Голдстоун время от времени все же упоминает, что недовольство масс бывает вызвано вполне рациональными причинами - ухудшением социального положения, нарушением гражданских прав. Так что без социальной справедливости не обойтись, и политолог к ней возвращается в описательном ключе, когда ищет причины революций. Становится ясно, что осознание несправедливости социальной ситуации само по себе вытекает из каких-то обстоятельств, связанных со структурой общества.
Определение революции, данное Д. Голдстоуном, настолько неудовлетворительно, что его практически невозможно использовать для того, чтобы определить, когда та или иная революция имела место, то есть дать датировку. Так, о событиях Российской революции Д. Голдстоун пишет начиная с 1905 года, продолжает 1917 годом (причем непонятно, считает ли он, что между 1905 и 1917 годами революция все время продолжалась), а заканчивает итогами Второй мировой войны. Почему революция включает (и включает ли) именно этот период, остается непонятным . Такой же размытый подход Д. Голдстоун применяет и для беглого описания других революций в своей книги.
Однако со «свержением» в исторической традиции действительно есть путаница. Принято считать, что Французская революция в XVIII веке была одна, а вот в России в 1917 году традиционно выделяются целых две революции - Февральская и Октябрьская. Причины такого разделения носят идеологический характер, который, на мой взгляд, и является причиной методологических двойных стандартов, когда французская революция справедливо рассматривается как процесс, прошедший в своем развитии несколько фаз, а российская революция членилась на две.
В.И. Миллер стремился преодолеть противоречия между различными трактовками революции путем выделения революции как события («обвал власти»), революции как процесса («ломка» отношений и системы власти) и революции как периода истории, под которым понимается «этап в развитии страны, обычно следующий за падением старой власти или за ее острым кризисом, для которого характерны политическая (а подчас и экономическая) нестабильность, вполне естественная в этих условиях поляризация сил и, как следствие, непредсказуемость последующего развития событий» . Этот подход не представляется нам вполне обоснованным. Во-первых, революция-событие - это политический переворот, который может быть частью революции, а может и не быть (крушение нацистского режима в Германии в 1945 году, многие военные перевороты). Революция как процесс и как период практически неотличимы друг от друга, но их критерии (кризис власти, нестабильность, поляризация сил и непредсказуемость событий) недостаточны, так как могут встречаться все вместе безо всякой революции. Но в идее В.И. Миллера есть существенное рациональное зерно, обусловленное особенностью языка. Социально-политические революции (а речь не идет о революциях в ином смысле слова, например о научно-технических революциях) являются процессом, но в них выделяются события, которые современники также единодушно называют революциями. Так, в феврале (марте) 1917 года началась Великая российская революция, в составе которой выделяются два социально-политических переворота - «Февральская революция» и «Октябрьская революция». Тем не менее, период революционных перемен имел место и в мае 1917 года, и в 1918 году. Революция не сводится к двум переворотам, это более длительный процесс, протекавший с февраля 1917 года до начала 20-х годов и прошедший в своем развитии несколько фаз .
Критерии
Итак, если говорить о социально-политической революции как о конкретном историческом событии, то это хронологически ограниченный процесс от нескольких месяцев до нескольких лет. Характеризуя революцию, мы можем исходить из «классических» примеров: английского «Великого мятежа» середины XVII века, Великой французской революции конца XVIII века, серии французских революций 1830 года, 1848–1852 годов, 1870–1871 годов; российских революций 1905–1907 годов и 1917–1922 годов (по поводу даты окончания последней идут споры).
Сущность этих явлений не может быть определена через изменения отношений собственности (в Английской революции этот фактор играет незначительную роль и в центре внимания стоят религиозно-политические мотивы, разделяющие представителей одной группы собственников) или смену правящей элиты (чего не случилось в революции 1905–1907 годов). Речь не может идти о смене общественной формации в ходе одной революции.
В то же время можно выделить ряд критериев, которые объединяют как минимум все «классические» революции.
1. Революция - это социально-политический конфликт, то есть такой конфликт, в который вовлечены широкие социальные слои, массовые движения, а также политическая элита (это сопровождается либо расколом существующей властной элиты, либо ее сменой, либо существенным дополнением представителями иных социальных слоев). Важный признак революции (в отличие от локального бунта) - раскол в масштабе всего социума (общенациональный характер там, где сложилась нация).
2. Революция предполагает стремление одной или нескольких сторон конфликта к изменению принципов общественного устройства и системообразующих институтов. Определение этих системообразующих институтов и принципов, критериев изменения «качества» системы - предмет дискуссии историков. Но дело в том, что в ходе революции ведущие социально-политические силы сами указывают, какие социальные институты считают наиболее важными, системообразующими. Как правило, это принципы вертикальной мобильности.
3. Революция - это социальное творчество, она преодолевает ограничения, связанные с существующими институтами разрешения противоречий и принятия решений. Революция стремится к созданию новых «правил игры». Она отрицает существующую легитимность (иногда опираясь на прежнюю традицию легитимности, как Английская революция). Поэтому революционные действия преимущественно незаконны и неинституционализированы. Революция не ограничена существующими институтами и законом, что иногда приводит к насильственной конфронтации.
Массовые убийства не являются критерием революции, а реформы не являются критерием отсутствия революции. Обычно насилие встречается в революции эпизодически, как встречается оно во всяком историческом процессе. Частью революции могут быть и реформы, и войны, и выборные кампании, и полемика в печати. Все это может существовать и без революции, хотя, спору нет, революция делает исторический процесс более интенсивным и вариативным.
Таран истории
Таким образом, революцию можно определить как общенациональную социально-политическую конфронтацию по поводу системообразующих институтов общества (как правило, принципов вертикальной мобильности), при которой социальное творчество преодолевает существующую легитимность. Или короче. Революция - это процесс преодоления системообразующих структур общества путем социально-политической конфронтации. Акцент - на слове «процесс». Пока идет такой процесс - есть и революция. Но процесс преодоления может происходить и без соответствующей конфронтации - тогда уже и без революции. Революция - стадия процесса. Чтобы отличить именно революцию, нужно ориентироваться на указанные выше критерии, включая социально-политическую конфронтацию, преодолевающую существующие системообразующие институты, существующую легитимность. Разрушилась легитимность (как в январе 1905 года и в марте 1917 года) - началась революция. Установилась новая (как 3 июня 1907 года и, в конечном итоге, с образованием СССР 30 декабря 1922 года) - революция заканчивается, начинается новый исторический период, как правило эволюционный либо несущий с собой радикальные преобразования сверху, без неуправляемых властью масс на улицах.
Революция - не «локомотив истории», она не перевозит «вагончики» общества от станции «феодализм» на станцию «капитализм». Но она и не «диверсия на рельсах» успешно мчащегося вперед эшелона. Если существующее устройство общества приводит к накоплению социальных проблем, это значит, что страна в своем развитии подошла к стене, которую нужно преодолеть. Поток людских судеб упирается в стену, начинается «давка», разочарование миллионов и нарастание недовольства не только правителями, а своим образом жизни. Из этого положения три выхода. Либо пойти назад - по пути деградации и архаизации общества. Либо разобрать стену «сверху» - путем филигранных, смелых и продуманных реформ. Но такое в истории случается нечасто. И дело не только в уме государственных деятелей, но и в их социальной опоре. Ведь «разобрать стену» - значит лишить привилегий социальную элиту, господствующие слои общества. Если реформы не состоялись или не удались, а общество не готово просто деградировать, остается одна возможность - взорвать, проломить стену. Даже если при взрыве погибнет часть авангарда общества, даже если пострадают многие иные, даже если при ударе о стену общество на какое-то время остановится в развитии, даже если образуется груда развалин, путь должен быть расчищен. Без этого дальнейшее движение вперед невозможно. Революция - это не «локомотив», а «таран истории».
Примечания
1. См., например: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 6; Там же. Т. 21. С. 115; Коваль Б.И. Революционный опыт ХХ в. М., 1987. С. 372–374; Хохлюк Г.С. Уроки борьбы с контрреволюцией. М., 1981. С. 21; Маклаков В.А. Из воспоминаний. Нью-Йорк, 1984. С. 351; Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М., 1999. С. 53. Обзор определений революции, выдвигаемых зарубежной политологией и социологией, см.: О причинах русской революции. М., 2010. С. 9–11; Концепт «революция» в современном политическом дискурсе. СПб., 2008. С. 131–142.
2. Булдаков В.П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М., 2010. С. 7. Неслучайно, как признает В.П. Булдаков, его «книга оказалась менее всего востребована теми, кому адресовывалась в первую очередь, - историками» (с. 5). Предложенное им сочетание либеральной идеологии и «психопатологии» вряд ли могло получить широкую поддержку в историографии. Но привлекаемый В.П. Булдаковым эмпирический материал о насилии периода революции ценен для уточнения картины революционного процесса.
3. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1999.
4. Концепт «революция» в современном политическом дискурсе. С. 150.
5. Там же. Увы, сам Д. Пейдж не смог преодолеть этот недостаток. Характеризуя революции лишь на основе одного из эпизодов каждой из них (выбранных по своему усмотрению), он добавляет в определение про «фундаментальную трансформацию» еще один критерий: «в результате широкого массового признания утопической альтернативы существующему социальному порядку» (Там же. С. 157). В таком определении сохраняются старые недостатки, но возникают новые неясности. Какую альтернативу считать утопической, а какую реалистичной? Скажем, введение парламента - это утопическое требование. А ведь многие революции этого добивались. А «свержение самодержавия» и введение республики - это обязательно утопия? Если под утопией понимать конструктивную альтернативу, то сомнительно, что она овладевает массами в самом начале революции, а не до или после этого. И слово «утопический» в силу его многозначности, и слова «в результате» как претензия на единственную причину революций, найденную автором, следует исключить. А вот необходимость широкого распространения представлений об альтернативе существующему порядку - действительно важный, хотя и не единственный, фактор начала революции.
6. Голдстоун Д. Революции. Очень краткое введение. М., 2015. С. 15.
7. Там же. С. 22.
8. Там же. С. 107–110.
9. Миллер В. Осторожно: история! М., 1997. С. 175.
10. Эта точка зрения публиковалась нами в работе «Тоталитаризм в Европе в ХХ в. Из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления» (М., 1996. С. 46–64). Аналогичный подход предлагает и Т. Шанин в книге «Революция как момент истины. 1905–1907 - 1917–1922» (М., 1997).
В ноябре 2017 года будет сто лет, как в России произошло событие, которое стали называть октябрьской революцией. Некоторые утверждают, что это был государственный переворот. Дискуссии по этому поводу продолжаются и поныне. Эта статья призвана помочь разобраться в проблеме.
Если происходит переворот
Век прошедший был богат на события, которые происходили в некоторых слабо развитых странах и назывались переворотами. Они имели место преимущественно в африканских и латиноамериканских странах. При этом силовым путем захватывались основные государственные органы. Действующие руководители государства от власти отстранялись. Их могли устранить физически или арестовать. Некоторые успевали скрыться в эмиграции. Смена власти происходила быстро.
Предусмотренные для этого законные процедуры игнорировались. Затем новый самоназначенный руководитель государства обращался к народу с разъяснением высоких целей переворота. В считанные дни происходила смена руководства государственных органов. Жизнь в стране продолжалась, но уже с новым ее руководством. Подобные перевороты собой ничего нового не представляют. Их суть – в отстранении от власти тех, кто нею наделен , при неизменности самих институтов власти. Такими были многочисленные дворцовые перевороты в монархиях, главными инструментами которых были заговоры узкого числа лиц.
Нередко перевороты происходили с участием вооруженных сил и силовых структур. Они именовались военными, если перемен власти требовала армия, выступавшая движущей силой изменений. При этом заговорщиками могли являться некоторые высокопоставленные офицеры, поддерживаемые небольшой частью военных. Подобные перевороты получили название путчей, а офицеров, захвативших власть хунтой. Обычно хунта устанавливает режим военной диктатуры. Порой руководитель хунты оставляет за собой функции руководства вооруженными силами, а ее члены занимают ключевые позиции в государстве.
Некоторые перевороты в дальнейшем приводили к кардинальному изменению социально-экономического уклада в стране и по своим масштабам принимали революционный характер. Произошедшие в минувшем веке события в некоторых государствах, которые назвали переворотами, могут иметь свои особенности. Так, для участия в них могут привлекаться политические партии и общественные организации. А сам переворот может быть средством узурпации власти ее исполнительной ветвью, которая берет на себя все властные полномочия, в том числе и представительных органов.
Многие политологи полагают, что успешные государственные перевороты являются прерогативой экономически отсталых и политически независимых стран. Этому способствует высокий уровень централизации управления государством.
Как построить новый мир
Иногда общество оказывается в ситуации, когда для его развития необходимо осуществить коренные изменения в нем и порвать с тем состоянием, которое существует. Главное здесь — качественный скачок, позволяющий обеспечить прогресс. Речь идет о фундаментальных изменениях, а не о тех, где меняются только политические фигуры. Такие радикальные изменения, затрагивающие коренные устои государства и общества принято называть революцией.
Революции могут приводить к смене одного уклада экономики и социальной жизни другими. Так, в результате буржуазных революций феодальный уклад менялся на капиталистический. Социалистические революции капиталистический уклад меняли на социалистический. Национально-освободительные революции освобождали народы от колониальной зависимости и способствовали созданию независимых национальных государств. Революции политические позволяют перейти от тоталитарных и авторитарных политических режимов к демократическим и пр. Характерно, что революции осуществляются в условиях, когда правовая система свергаемого режима не соответствует требованиям революционных преобразований.
Ученые, исследующие революционные процессы, отмечают несколько причин появления революций.
- Часть правящих плит начинают считать, что руководитель государства и его окружение обладают значительно большими полномочиями и возможностями, чем представители других элитарных групп. В результате недовольные могут стимулировать возмущение общества и поднять его на борьбу с режимом.
- Из-за уменьшения поступления средств в распоряжение государства и элит ужесточается налогообложение. Снижается денежное содержание чиновничества и военных. На этой основе возникает недовольство и выступления этих категорий работников государства.
- Растет возмущение людей, которое поддерживается элитами и не всегда вызывается бедностью или социальной несправедливостью. Это следствие утраты положення в обществе. Недовольство людей перерастает в мятеж.
- Формируется идеология, отражающая требования и настроения всех слоев общества. Не зависимо от ее форм, она поднимает людей на борьбу с несправедливостью и неравенством. Она служит идейной основой консолидации и мобилизации выступающих против этого режима граждан.
- Международная поддержка, когда иностранные государства отказываются от поддержки правящей элиты и начинают сотрудничество с оппозиционерами.
В чем отличия
- Переворот в государстве — это силовая замена его руководства, проводимая группой лиц, организовавших заговор против него.
- Революция является мощным многоплановым процессом радикальных преобразований в жизни общества. В результате него разрушается существующий общественный строй и рождается новый.
- Организаторы переворота ставят целью свержение руководителей государства, которое происходит быстро. Обычно у переворота нет существенной народной поддержки. Революция предполагает глубинное изменение действующей системы государственного управления и общественного строя. Революционный процесс проходит долго, с постепенным нарастанием протестных настроений и расширением участия масс. Нередко его возглавляет политическая партия, не имеющая возможности получить власть легальным путем. Это часто заканчивается кровопролитием и гражданской войной.
- У переворота обычно нет идеологии, которой руководствуются его участники. Революция осуществляется под влиянием классовой идеологии, изменяющей сознание значительной части людей.
