Поль Гиро. Частная и общественная жизнь римлян: Жертвоприношения
Древний Рим тоже не избежал греха перед потомками в виде ритуальных казней. По древнему закону Ромула в жертву подземным богам во время праздника Луперкалий приносили осужденных на смерть преступников. Ритуальные убийства детей совершали на праздниках compitalia Мании. Правда недолго, во времена Юния Брута, младенцев заменили на головки мака или чеснока. В годы Второй пунической войны, когда римляне потерпели разгромное поражение от Ганнибала под Каннами и над Римом нависла угроза захвата его войсками Карфагена, Квинта Фабия Пиктора послали в Дельфы спросить оракула, какими молитвами и жертвами умилостивить богов и когда придет конец череде бедствий. А пока он ездил римляне в качестве экстренной меры принесли богам человеческие жертвы. Галла и его соплеменницу, грека и гречанку закопали живыми на Бычьем Рынке, в месте, огороженном камнями, где когда-то давно уже совершались человеческие жертвоприношения.
Наверное, эта мера, чуждая римским традициям того времени, помогла. Римляне собрались с силами и переломили неудачно складывавшийся для них ход войны. Спустя некоторое время Ганнибал был побежден, а Карфаген разрушен.
Но скорей всего помогли не жертвоприношения, а мужество и стойкость римлян. Они не раз сами приносили себя в жертву ради свободы и величия Рима.
Вошел в историю поступок римского полководца Регула Марка Атилия. Он попал в плен к карфагенянам и был отпущен в Рим под честное слово, чтобы добиться обмена пленными. Регул убедил римлян отвергнуть предложения врага, после чего вернулся в Карфаген и был казнен.
Конец ритуальным казням был положен в консульство Корнелия Лентула и Лициния Красса (97 г. до н.э.), когда они были запрещены постановлением сената.
В Древнем Риме был довольно приличный ассортимент казней для преступников: сожжение, удушение, утопление, колесование, сбрасывание в пропасть, бичевание до смерти и обезглавливание, причем в Римской республике для этого применяли топор, а в империи - меч. Разделение сословий в Вечном городе соблюдалось неукоснительно и влияло как на строгость приговора, так и на выбор типа казни.
В книге VII трактата римского юриста и государственного деятеля Ульпиана (ок. 170 - ок. 223 гг. н. э.) «Об обязанностях проконсула» говорится: «Строже или мягче карать за святотатство проконсул должен решать, сообразуясь с личностью (преступника), с обстоятельствами дела и времени, (а также) с возрастом и полом (преступника). Я знаю, что многих приговаривают к бою со зверями на арене, некоторых даже к сожжению живьем, а иных к распятию на кресте. Однако следует умерить наказание до боя со зверями на арене тем, кто ночью совершает в храме кражу со взломом и уносит (оттуда) приношения божеству. А если кто-нибудь днем из храма вынес что-то не очень значительное, то следует карать, приговорив к рудникам, если же он по происхождению принадлежит к почтенным (в это понятие включались декурионы, всадники и сенаторы), то его следует сослать на остров».
В период республики одним из основных мест исполнения приговора являлось Эсквилинское поле за одноименными воротами. На Эсквилинском холме первоначально находилось римское кладбище. Во времена империи местом казни было выбрано Марсово поле.
Для казни аристократов применялось зачастую тайное удушение или самоубийство под надзором. Удушение веревкой (laqueus) никогда не совершалось публично, только в темнице в присутствии ограниченного количества людей. К такой смерти римский сенат приговорил участников заговора Катилины. Римский историк Саллюстий рассказывал об этом так:
«Есть в тюрьме, левее и несколько ниже входа, помещение, которое зовут Туллиевой темницей; оно уходит в землю примерно на двенадцать футов и отовсюду укреплено стенами, а сверху перекрыто каменным сводом; грязь, потемки и смрад составляют впечатление мерзкое и страшное. Туда-то и был опущен Лентул, и палачи, исполняя приказ, удавили его, накинув петлю на шею... Подобным же образом были казнены Цетег, Статилий, Габиний, Цепарий».
Причем инициатором этой казни стал оратор Цицерон, исполнявший в ту пору обязанности консула. За раскрытие заговора Катилины он удостоился почетного звания «отца нации». Но за казнь свободных римлян потом нажил себе немало обвинений со стороны политических противников.
Со временем удушение веревкой вышло у римлян из моды, и в период правления Нерона уже не применялось.
В качестве привилегии знатным римлянам порой позволяли самим избрать себе способ казни или уйти из жизни без посторонней помощи. Римский историк Тацит рассказывал, что, когда был осужден консул Валерий Азиатик, император Клавдий предоставил ему право самому избрать для себя вид смерти. Друзья предлагали Азиатику тихо угаснуть, воздерживаясь от пищи, но он предпочел скорую смерть. И ушел из жизни с большим достоинством. «Проделав обычные гимнастические упражнения, обмыв тело и весело пообедав, вскрыл себе вены, осмотрев, однако, до этого свой погребальный костер и приказав перенести его на другое место, дабы от его жара не пострадала густая листва деревьев: таково было его самообладание в последние мгновения перед концом».
Утоплением каралось в Древнем Риме поначалу отцеубийство, а затем и убийство матери и ближайших родственников. Приговоренных за убийство родственников топили в кожаном мешке, в который зашивали вместе с преступником собаку, петуха, обезьяну или змею. Считалось, что эти животные особенно плохо чтят своих родителей. Топили и за другие преступления, но лишали при этом осужденных компании животных.
Распятие считалось позорной казнью, а потому применялось для рабов и военнопленных, а также для бунтовщиков, изменников, убийц. В случае убийства хозяина дома все проживавшие в доме рабы вне зависимости от пола и возраста подлежали распятию. Кроме того, что целью этой казни было заставить осужденного страдать, в ней еще таилось и некое назидание всем прочим, что бунтовать супротив власти чревато мучительной смертью. Поэтому зачастую казнь сопровождалась целым ритуалом. Ей предшествовала позорная процессия, в ходе которой осуждённому приходилось нести так называемый патибулум, деревянный брус, который потом служил горизонтальной перекладиной креста. Хрестоматийный пример: восхождение Христа на Голгофу. На месте казни крест поднимали на веревках и вкапывали в землю, а на нем гвоздями или веревками фиксировались конечности осужденного. Распятый погибал долго и мучительно. Некоторые продолжали жить на кресте до трех суток. Порой, чтобы продлить их страдания им подносили в губке воду или уксус. Но в конечном итоге потеря крови, обезвоживание, палящие лучи солнца днем и ночной холод подтачивали силы несчастного. А погибал он, как правило, от асфиксии, когда уже не мог поднять вес своего тела, чтобы сделать вздох. На некоторых крестах под ноги осужденным делали выступ, чтобы облегчить им дыхание, но это лишь оттягивало их смерть. А когда ее хотели ускорить, то перебивали казненным голени.
Широко использовалась в Древнем Риме и казнь путем отсекновения головы. Обычно это была публичная процедура, проводившаяся перед городскими воротами. Глашатай во всеуслышание объявлял собравшимся за какое преступление человека лишают жизни. Потом глашатай давал знак ликторам, те накрывали осужденному голову, нередко еще перед казнью подвергали его порке и лишь потом отправлял в царство мертвых. Отсекновение головы ликторами осуществлялось топором. Тело казненного выдавали родственникам только по особому разрешению, чаще его просто бросали в Тибр или оставляли непогребенным.
Одним из самых известных казней таким способом, стала казнь сыновей Брута, осужденных на смерть собственным отцом.
Луций Брут возглавил переворот в Риме, свергнув царя Тарквиния Гордого, и установив республику в Вечном городе. Однако двое сыновей Брута, Тит и Тиберий, соблазнились возможностью породниться с великим домом Тарквиниев и, быть может, самим достигнуть царской власти, а потому вступили заговор по возвращению Тарквиния на царский престол.
Однако заговорщиков выдал раб, случайно подслушавший их разговор. А когда были найдены письма к Тарквинию, вина сыновей Брута стала очевидной. Их привели на форум.
Происшедшее там Плутарх описал так:
«Уличенные не дерзнули сказать ни слова в свою защиту, смущенно и уныло молчали и все прочие, лишь немногие, желая угодить Бруту, упомянули об изгнании... Но Брут, окликая каждого из сыновей в отдельности, сказал: «Ну, Тит, ну, Тиберий, что же вы не отвечаете на обвинение?» И когда, несмотря на троекратно повторенный вопрос, ни тот, ни другой не проронили ни звука, отец, обернувшись к ликторам, промолвил: «Дело теперь за вами». Те немедленно схватили молодых людей, сорвали с них одежду, завели за спину руки и принялись сечь прутьями, и меж тем как остальные не в силах были на это смотреть, сам консул, говорят, не отвел взора в сторону, сострадание нимало не смягчило гневного и сурового выражения его лица – тяжелым взглядом следил он за тем, как наказывают его детей, до тех пор пока ликторы, распластав их на земле, не отрубили им топорами головы. Передав остальных заговорщиков на суд своего товарища по должности, Брут поднялся и ушел... когда Брут ушел с форума, долгое время все молчали – никто не мог опомниться от изумления и ужаса перед тем, что произошло у них на глазах».
Путем отсечения головы осуществлялась в римской армии и так называемая «децимация», когда казнили в отряде, проявившем малодушие, каждого десятого. Это наказание в основном практиковалось, когда мощь римской армии еще только набирала силу, но было и несколько более поздних известных случаев.
Во время войны с парфянами, которым римляне хотели отомстить за разгром армии Красса, к децимации пришлось прибегнуть Марку Антонию. Плутах писал об этом так:
«После этого мидийцы, совершив набег на лагерные укрепления, распугали и отбросили передовых бойцов, и Антоний, в гневе, применил к малодушным так называемую «десятинную казнь». Он разбил их на десятки и из каждого десятка одного – кому выпал жребий – предал смерти, остальным же распорядился вместо пшеницы выдавать ячмень».
В Древнем Риме у жриц богини Весты имелась привилегия. Они имели право освобождать от смерти преступников, если те на пути к месту казни встречались с ними. Правда, чтобы было все по-честному, весталки должны были поклясться, что встреча носила непреднамеренный характер.
Однако для кого-то встреча с весталкой наоборот могла стать роковой. По улицам весталки передвигались в носилках, которые несли рабы. И если кто-нибудь прошмыгнул под носилками жрицы Весты, то он должен был подвергнуться смертной казни.
Жрицами Весты становились девушки из знатных семей, они давали обет целомудрия и безбрачия до достижения 30-летнего возраста. Их было в Риме всего шесть, и они составляли коллегию весталок. Однако наряду с некоторыми правами на них налагались и серьезные обязанности, нарушение которых было чревато для них самих смертной казнью, порядок которой описал Плутарх:
«… потерявшую девство зарывают живьем в землю подле так называемых Коллинских ворот. Там, в пределах города, есть холм, сильно вытянутый в длину. В склоне холма устраивают подземное помещение небольших размеров с входом сверху; в нем ставят ложе с постелью, горящий светильник и скудный запас необходимых для поддержания жизни продуктов – хлеб, воду в кувшине, молоко, масло: римляне как бы желают снять с себя обвинение в том, что уморили голодом причастницу величайших таинств. Осужденную сажают на носилки, снаружи так тщательно закрытые и забранные ременными переплетами, что даже голос ее невозможно услышать, и несут через форум. Все молча расступаются и следуют за носилками – не произнося ни звука, в глубочайшем унынии. Нет зрелища ужаснее, нет дня, который был бы для Рима мрачнее этого. Наконец носилки у цели. Служители распускают ремни, и глава жрецов, тайно сотворив какие-то молитвы и простерши перед страшным деянием руки к богам, выводит закутанную с головой женщину и ставит ее на лестницу, ведущую в подземный покой, а сам вместе с остальными жрецами обращается вспять. Когда осужденная сойдет вниз, лестницу поднимают и вход заваливают, засыпая яму землею до тех пор, пока поверхность холма окончательно не выровняется. Так карают нарушительницу священного девства».
Однако то, что плоть слаба, и порой страсть сильнее страха смерти весталки не раз показывали на собственном примере. В «Истории Рима от основания города», написанной Титом Ливием есть несколько упоминаний о казни весталок:
В V веке до н.э. весталка Попилия за преступный блуд была погребена заживо. В IV веке до н.э. та же участь постигла весталку Минуцию. В III веке до н.э. их судьбу разделили весталки Секстилия и Тукция. В период второй Пунической войны за преступный блуд были осуждены четыре весталки. Сначала были уличены Отилия и Флорония, одну, по обычаю, уморили под землею у Коллинских ворот, а другая сама покончила с собой. Пострадал и сексуальный партнер Флоронии - Луций Кантилий, трудившийся писцом при понтификах. По приказу великого понтифика его засекли до смерти розгами в Комиции. А вскоре печальный приговор выслушали весталки Олимпия и Флоренция. Во II веке до н.э. за тот же самый грех блуда были осуждены уже сразу три весталки Эмилия, Лициния и Марция.
Основатели Рима – Ром и Ремул были детьми весталки, подвергнувшейся насилию. Отцом она объявила бога войны Марса. Однако бог не защитил ее от людской жестокости. Жрица в оковах была отдана под стражу, детей царь приказал бросить в реку. Они чудом выжили и позже основали Вечный город на семи холмах. А могли бы и не выжить.
На заре Римской республики чуть было не пострадала невиновная весталка Постумия. Обвинения в нарушении целомудрия вызвали всего лишь ее модные наряды и слишком независимый для девушки нрав. Ее оправдали, но понтифик обязал ее воздерживаться от развлечений, а итак же выглядеть не миловидной, но благочестивой.
Изысканность в одеждах и щегольство навлекли подозрения и на упоминавшуюся уже весталку Минуцию. А потом, какой-то раб донес на нее, что она уже не девственница. Сначала понтифики запретили Минуции прикасаться к святыням и отпускать рабов на волю, а потом по приговору суда ее заживо закопали в землю у Коллинских ворот справа от мощеной дороги. После казни Минуции это место получило название Скверного поля.
Весталки могли лишиться жизни не только за блуд. Одну из них, не уследившую за огнем, что привело к пожару в храме Весты, за халатность до смерти засекли розгами.
Вообще, смертные приговоры в Древнем Риме подчас наполнены глубочайшим драматизмом. Можно вспомнить хотя бы приговор Луция Брута собственным сыновьям. Или приговор спасителю Отечества Публию Горацию. Правда эта история оказалась со счастливым концом:
В период конфликта римлян с альбанцами между ними было достигнуто соглашение решить исход войны битвой шестерых братьев. За Рим должны были встать три брата Горациев, а интересы альбанцев - отстаивать три брата Куриациев. Живым в этом бою остался только Публий Гораций, который и принес победу Риму.
Римляне встречали возвращавшегося Публия с ликованием. И только его сестра, которая была просватана за одного из Куриациев, встретила его со слезами. Она распустила волосы и стала причитать по погибшему жениху. Публия возмутили сестрины вопли, омрачавшие его победу и великую радость всего народа. Выхватив меч, он заколол девушку, воскликнув при этом: «Отправляйся к жениху с твоею не в пору пришедшей любовью! Ты забыла о братьях - о мертвых и о живом, - забыла об отечестве. Так да погибнет всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!»
Римляне проявили принципиальность и привели героя за убийство сестры на суд к царю. Но тот не стал брать на себя ответственность и передал дело на суд дуумвиров. Закон не сулил Горацию ничего хорошего, он гласил:
«Совершившего тяжкое преступление да судят дуумвиры; если он от дуумвиров обратится к народу, отстаивать ему свое дело перед народом; если дуумвиры выиграют дело, обмотать ему голову, подвесить веревкой к зловещему дереву, засечь его внутри городской черты или вне городской черты». Дуумвиры, хотя испытывали симпатию к герою, но почитали закон превыше всего, а потому один из них объявил:
Публий Гораций, осуждаю тебя за тяжкое преступление. Ступай, ликтор, свяжи ему руки.
Но тут Публий в соответствии с законом обратился к народу. За сына вступился отец, который объявил, что считает свою дочь убитой по праву. Он сказал:
Неужели, квириты, того же, кого только что видели вступающим в город в почетном убранстве, торжествующим победу, вы сможете видеть с колодкой на шее, связанным, меж плетьми и распятием? Даже взоры альбанцев едва ли могли бы вынести столь безобразное зрелище! Ступай, ликтор, свяжи руки, которые совсем недавно, вооруженные, принесли римскому народу господство. Обмотай голову освободителю нашего города; подвесь его к зловещему дереву; секи его, хоть внутри городской черты - но непременно меж этими копьями и вражескими доспехами, хоть вне городской черты - но непременно меж могил Куриациев. Куда ни уведете вы этого юношу, повсюду почетные отличия будут защищать его от позора казни!
Как писал Тит Ливий: «Народ не вынес ни слез отца, ни равного перед любою опасностью спокойствия духа самого Горация - его оправдали скорее из восхищения доблестью, нежели по справедливости. А чтобы явное убийство было все же искуплено очистительной жертвой, отцу повелели, чтобы он совершил очищение сына на общественный счет».
Однако мир между римлянами и альбанцами, заключенный после сражения Горациев и Куриациев был недолог. Его коварно разрушил Меттий, за что жестоко поплатился. В кровопролитном сражении римский царь Тулл одолел альбанцев, а потом вынес суровый приговор зачинщику войны:
Меттий Фуфетий, если бы и ты мог научиться хранить верность и соблюдать договоры, я бы тебя этому поучил, оставив в живых; но ты неисправим, а потому умри, и пусть твоя казнь научит человеческий род уважать святость того, что было осквернено тобою. Совсем недавно ты раздваивался душою меж римлянами и фиденянами, теперь раздвоишься телом.
Казнь Тит Ливий описал так: «Тут же подали две четверни, и царь приказал привязать Меттия к колесницам, потом пущенные в противоположные стороны кони рванули и, разодрав тело надвое, поволокли за собой прикрученные веревками члены. Все отвели глаза от гнусного зрелища. В первый раз и в последний воспользовались римляне этим способом казни, мало согласным с законами человечности; в остальном же можно смело сказать, что ни один народ не назначал более мягких наказаний».
В период войны с вольсками римляне избрали себе диктатором Авла Корнелия Коса. Но настоящим героем на этой войне стал Марк Манлий, спасший Капитолийскую крепость. После окончания войны Манлий стал вождем плебеев, отстаивая их права. Однако это вызвало неудовольствие власти и Манлий был привлечен к суду. Ему в вину ставились его мятежные речи и ложное обличение власти.
Однако Манлий выстроил свою защиту весьма эффектно. Он привел в суд около четырехсот человек, за которых он внес отсчитанные без роста деньги, кого не дал увести в кабалу за долги. Он представил суду свои военные награды: до тридцати доспехов с убитых врагов, до сорока даров от полководцев, среди которых бросались в глаза два венка за взятие стен и восемь за спасение граждан. И даже обнажил грудь, исполосованную рубцами от ран, полученных на войне.
Но обвинение победило. Суд скрепя сердце вынес радетелю за плебеев смертный приговор. Ливий описывал казнь Манлия так:
«Трибуны сбросили его с Тарпейской скалы: так одно и то же место стало памятником и величайшей славы одного человека и последней его кары. Вдобавок мертвого обрекли на бесчестие: во-первых, общественное: так как дом его стоял там, где теперь храм и двор Монеты, то предложено было народу, чтобы ни один патриций не жил в Крепости и на Капитолии; во-вторых, родовое: решением рода Манлиев определено никого более не называть Марк Манлий».
В ходе войны с самнитами римский диктатор Папирий, отправившийся в Рим, он объявил начальнику конницы Квинту Фабию приказ оставаться на месте и не вступать в схватку с врагом в его отсутствие.
Но тот не послушался, выступил против противника и одержал блистательную победу, оставив на поле боя двадцать тысяч поверженных врагов.
Гнев Папирия был ужасен. Он приказал арестовать Фабия, сорвать с него одежды и приготовить розги и топоры. Начальника конницы жестоко высекли, но он мог считать, что еще легко отделался, поскольку за нарушение приказа, его могли и лишить жизни.
Трибуны и легаты просили диктатора пощадить Фабия. Тот сам вместе со своим отцом, трижды становившимся консулом, стояли на коленях перед Папирием, и, наконец, тот сжалился и объявил:
Будь по-вашему, квириты. За воинским долгом, за достоинством власти осталась победа, а ведь ныне решалось, быть ли им впредь или нет. Не снята вина с Квинта Фабия за то, что вел войну вопреки запрету полководца, но я уступаю его, осужденного за это, римскому народу и трибунской власти. Так что мольбами, а не по закону вам удалось оказать ему помощь. Живи, Квинт Фабий, единодушное желание сограждан защитить тебя оказалось для тебя большим счастьем, чем та победа, от которой недавно ты ног под собою не чуял; живи, дерзнувший на дело, какого и отец бы тебе не простил, будь он на месте Луция Папирия. Мою благосклонность ты вернешь, если захочешь; а римский народ, коему ты обязан жизнью, лучше всего отблагодаришь, если нынешний день научит тебя впредь и на войне и в мирное время подчиняться законной власти.
Если уж римляне к собственным военачальникам относились столь строго, то предателей вовсе не собирались щадить. За то, что Капуя переметнулась к Ганнибалу в самое тяжелое для римской республики время, легат Гай Фульвий жестоко расправился с властями этого города. Хотя впрочем, капуйские сенаторы сами понимали, что пощады от римлян им ждать не приходится. И приняли решение уйти из жизни добровольно. Тит Ливий писал об этом так:
«К Вибию Виррию пошло примерно двадцать семь сенаторов; отобедали, постарались заглушить вином мысли о нависшей беде и приняли яд. Встали, обменялись рукопожатием, перед смертью в последний раз обнялись, плача над собой и над родным городом. Одни остались, чтобы телам их сгореть на общем костре, другие разошлись по домам. Яд на сытых и пьяных действовал медленно; большинство прожили целую ночь и часть наступившего дня, но все же умерли раньше, чем отворились перед врагами ворота».
Остальных сенаторов известных как главных зачинщиков отложения от Рима, римляне арестовали и отправили под стражу: двадцать пять - в Калы; двадцать восемь - в Теан. На рассвете в Теан въехал легат Фульвий и велел привести кампанцев, сидевших в тюрьме. Их всех сначала высекли розгами, а потом обезглавили. Затем Фульвий понесся в Калы. Он уже восседал там на трибунале, а выведенных кампанцев привязывали к столбу, когда из Рима примчался всадник и вручил Фульвию письмо с указанием отложить казнь. Но Гай спрятал, даже не распечатав, полученное письмо за пазуху и через глашатая приказал ликтору делать, что велит закон. Так были казнены и находившиеся в Калах.
«Фульвий уже поднимался с кресла, когда кампанец Таврея Вибеллий, пробравшись через толпу, обратился к нему по имени. Удивленный Флакк снова сел: «Вели и меня убить: сможешь потом хвалиться, что убил человека гораздо более мужественного, чем ты». Флакк воскликнул, что тот не в своем уме, что сенатское постановление запрещает это, хоть бы он, Флакк, и хотел этого. Тут Таврея сказал: «Мое отечество захвачено, родных и друзей я потерял, собственной рукой убил жену и детей, чтобы их не опозорили, и мне не дано даже умереть так, как мои сограждане. Пусть доблесть освободит меня от этой ненавистной жизни». Мечом, который он прятал под одеждой, он поразил себя в грудь и, мертвый, упал к ногам военачальника».
Римское уголовное право намного интереснее и разнообразнее аналогичных сборников законов других стран. Не зря его до сих пор изучают студенты юридических вузов. В нем имелось немало новаций для своего времени, например, определялись понятия вины, соучастия, покушения и пр. Но в принципе, по сути оно следовало общепризнанным нормам, основанным на принципе толиона - смерть за смерть, око за око и т.д.
Первыми римскими законами, стали законы Ромула. Смертной казнью согласно им наказывалось любое убийство названное «отцеубийством». Это подчеркивало, что Ромул считает убийство тягчайшим злодеянием. А непосредственно убийство отца – немыслимым. Как оказалось, он был недалек от истины. Без малого шестьсот лет никто в Риме не отваживался лишить жизни родного отца. Первым отцеубийцей стал некий Луций Гостий, совершивший это преступление после Второй Пунической войны.
Любопытно, что смертную казнь Ромул назначил для мужей, продавших своих жен. Их следовало подвергать ритуальному убийству - приносить в жертву подземным богам.
Одно из первых громких убийств в Риме высветило новые грани личности Ромула и способствовало повышению его имиджа в народе.
В период, когда в Риме правили два царя – Ромул и Татий, какие-то домочадцы и родичи Татия убили и ограбили лаврентских послов. Ромул приказал строго наказать виновных, но Татий всячески задерживал и откладывал казнь. Тогда родственники убитых, не добившись правосудия по вине Татия, напали на него, когда он вместе с Ромулом приносил жертву в Лавинии, и убили. Ромула же они громко прославляли за его справедливость. Видимо их похвалы тронули сердце Ромула, он не стал ни кого наказывать за лишение жизни соправителя, сказав, что убийство искуплено убийством.
Смену в Риме республики империей во многом предопределили изъяны республиканского строя, обнажившиеся при кровопролитии, устроенном сначала Марием, а потом Суллой.
Марий, устроивший террор в Риме, даже не казнил. Его приспешники просто убивали, каждого, с кем он не соизволил поздороваться.
Сулла тоже не слишком утруждался вынесением приговоров. Он лишь составил проскрипции – списки тех, кто, по его мнению, подлежал умерщвлению, а потом любой мог не только безнаказанно убивать людей, попавших в эти списки, но еще и получать за это вознаграждение. Крах римской республики фактически ознаменовала гражданская война, после которой некоронованным правителем Рима стал Юлий Цезарь. А императорскую власть фактически утвердило убийство Цезаря республиканцами. «Золотой период» правления Октавиана Августа создал иллюзию, что императорская власть – это благо. Но пришедшие на смену ему тираны показали каким она может оказаться злом.
В эпоху правления императоров в Риме произошло, как резкое увеличение числа видов уголовно-наказуемых преступлений, так и ужесточение наказаний. Если во времена Республики основной целью наказания было – возмездие, то в период Империи его целью становится устрашение. Появились новые виды государственных преступлений, которые были связаны с особой императора - заговор с целью свержения императора, покушение на его жизнь или жизнь его чиновников, непризнание религиозного культа императора и т.д.
Еще более ярко стал выражаться сословный принцип наказания. Рабов стали наказывать чаще и жестче. Законом, принятым 10 году н.э., предписывалось в случае убийства хозяина предать смерти всех рабов, находящихся в доме, если они не предприняли попытки спасти его жизнь.
В ранней империи привилегированные лица могли наказываться смертной казнью только в случае убийства родственников, а позже в 4 случаях: убийство, поджог, магия и оскорбление величества. В то же самое время лица низшего сословного положения наказывались смертной казнью за 31 вид преступлений.
Но когда к управлению римский империей стали приходить настоящие тираны, которые с маниакальной страстью казнили всех и вся, законы вовсе стали отходить на второй план. Прихоть императора стала сильнее любого из них.
Начало царствованию череды тиранов положил Тиберий. Повествуя о его свирепом нраве, Гай Светоний Транквил рассказывал:
«Его природная жестокость и хладнокровие были заметны еще в детстве. Феодор Гадарский, обучавший его красноречию, раньше и зорче всех разглядел это и едва ли не лучше всех определил, когда, браня, всегда называл его: «грязь, замешанная кровью». Но еще ярче стало это видно в правителе - даже на первых порах, когда он пытался было привлечь людей притворной умеренностью. Один шут перед погребальной процессией громко попросил покойника передать Августу, что завещанных им подарков народ так и не получил; Тиберий велел притащить его к себе, отсчитать ему должное и казнить, чтобы он мог доложить Августу, что получил свое сполна.
Тогда же и на вопрос претора, привлекать ли к суду за оскорбление величества, он ответил: «Законы должны исполняться», - и исполнял он их с крайней жестокостью. Кто-то снял голову со статуи Августа, чтобы поставить другую; дело пошло в сенат и, так как возникли сомнения, расследовалось под пыткой. А когда ответчик был осужден (на самом деле он был оправдан прим. авт.), то обвинения такого рода понемногу дошли до того, что смертным преступлением стало считаться, если кто-нибудь перед статуей Августа бил раба или переодевался, если приносил монету или кольцо с его изображением в отхожее место или в публичный дом, если без похвалы отзывался о каком-нибудь его слове или деле. Наконец, погиб даже человек, который позволил в своем городе оказать ему почести в тот день, в какой когда-то они были оказаны Августу.
Наконец, он дал полную волю всем возможным жестокостям… Перечислять его злодеяния по отдельности слишком долго: довольно будет показать примеры его свирепости на самых общих случаях. Дня не проходило без казни, будь то праздник или заповедный день: даже в новый год был казнен человек. Со многими вместе обвинялись и осуждались их дети и дети их детей. Родственникам казненных запрещено было их оплакивать. Обвинителям, а часто и свидетелям назначались любые награды. Никакому доносу не отказывали в доверии. Всякое преступление считалось уголовным, даже несколько невинных слов. Поэта судили за то, что он в трагедии посмел порицать Агамемнона, историка судили за то, что он назвал Брута и Кассия последними из римлян: оба были тотчас казнены, а сочинения их уничтожены, хотя лишь за несколько лет до того они открыто и с успехом читались перед самим Августом. Некоторым заключенным запрещалось не только утешаться занятиями, но даже говорить и беседовать. Из тех, кого звали на суд, многие закалывали себя дома, уверенные в осуждении, избегая травли и позора, многие принимали яд в самой курии; но и тех, с перевязанными ранами, полуживых, еще трепещущих, волокли в темницу. Никто из казненных не миновал крюка и Гемоний: в один день двадцать человек были так сброшены в Тибр, среди них - и женщины и дети. Девственниц старинный обычай запрещал убивать удавкой - поэтому несовершеннолетних девочек перед казнью растлевал палач. Кто хотел умереть, тех силой заставляли жить. Смерть казалась Тиберию слишком легким наказанием: узнав, что один из обвиненных, по имени Карнул, не дожил до казни, он воскликнул: «Карнул ускользнул от меня!»
Еще сильней и безудержней стал он свирепствовать, разъяренный вестью о смерти сына своего Друза. Сначала он думал, что Друз погиб от болезни и невоздержанности; но когда он узнал, что его погубило отравой коварство жены его Ливиллы и Сеяна, то не было больше никому спасенья от пыток и казней. Дни напролет проводил он, целиком погруженный в это дознание. Когда ему доложили, что приехал один его родосский знакомец, им же вызванный в Рим любезным письмом, он приказал тотчас бросить его под пытку, решив, что это кто-то причастный к следствию; а обнаружив ошибку, велел его умертвить, чтобы беззаконие не получило огласки. На Капри до сих пор показывают место его бойни: отсюда осужденных после долгих и изощренных пыток сбрасывали в море у него на глазах, а внизу матросы подхватывали и дробили баграми и веслами трупы, чтобы ни в ком не осталось жизни. Он даже придумал новый способ пытки в числе других: с умыслом напоив людей допьяна чистым вином, им неожиданно перевязывали члены, и они изнемогали от режущей перевязки и от задержания мочи. Если бы не остановила его смерть и если бы, как говорят, не советовал ему Фрасилл отсрочить некоторые меры в надежде на долгую жизнь, он, вероятно, истребил бы людей еще больше, не пощадив и последних внуков…»
На императорском троне Тиберия сменил Калигула. Но римскому народу от этого не стало легче. Новый правитель свирепствовал не менее прежнего, и тоже стал изобретателем по части мучений. Именно с него началось мода на новое шоу. Вместо вооруженных гладиаторов на аренах амфитеатров появлялись безоружные люди, осужденные на казнь, на которых натравливали голодных хищников. По сути дела это была такое же умерщвление человека, только не от рук палача и гораздо более эффектное.
Как это происходило можно представить по описанию Иосифа Флавия расправы императора Тита над жителями побежденной Иудеи:
«Против пленных были выпущены африканские львы, индийские слоны, германские зубры. Обреченные на смерть люди - одни были одеты в праздничное платье, других заставили накинуть молитвенные плащи - белые с черной каймой и голубыми кистями, - и было приятно глядеть, как они окрашивались в красный цвет. Молодых женщин и девушек выгоняли на арену голыми, чтобы зрители могли наблюдать за игрой их мускулов в минуты смерти».
Римские императоры, пресыщенные всевозможными казнями и сексуальными оргиями, искали развлечения в невиданных доселе кровавых зрелищах. Им уже мало было придать смертной казни театрализованное зрелище, выгоняя осужденных на арену амфитеатра, где их умерщвляли гладиаторы или дикие звери. Им хотелось чего-то доселе невиданного.
Для удовлетворения изощренно кровожадных вкусов императоров бестиарии (дрессировщики, обучавшие зверей в амфитеатрах) упорно пытались научить животных насиловать женщин. Наконец, одному из них по имени Карпофор удалось это сделать. Он пропитывал ткани кровью самок различных животных, когда у них начиналась течка. А потом обертывал этими тканями приговоренных к смерти женщин и натравливал на них зверей. Инстинкты животных поддавались обману. Животные больше доверяют обонянию, а не зрению. На глазах сотен зрителей они нарушали законы природы и насиловали женщин. Говорят, что Карпофор, как-то представил публике сцену по мифологическому сюжету о похищении Зевсом в образе быка красавицы по имени Европа. Благодаря изобретательности бестиария народ лицезрел, как бык на арене совокуплялся с Европой. Трудно сказать, осталась ли жива жертва, изображавшая Европу, после такого сексуального акта, но известно, что аналогичные акты с конем или жирафом для женщин обычно заканчивались летальным исходом.
Апулей описал подобную сцену. Отравительницу, отправившую на тот свет пять человек с целью завладеть их состоянием, подвергли публичному надругательству. На арене была поставлена кровать, отделанная черепаховыми гребнями, с матрасом из перьев, покрытая китайским покрывалом. Женщину растянули на кровати и привязали к ней. Выдрессированный осел встал коленями на кровать и совокупился с осужденной. Когда он закончил, его увели с арены, а вместо него выпустили хищников, которые довершили издевательства над женщиной, разорвав ее на части.
Изощренность римских императоров по части способов лишения людей жизни поистине не знала границ. О злодействах Калигулы Гай Светоний Транквил писал так:
«Свирепость своего нрава обнаружил он яснее всего вот какими поступками. Когда вздорожал скот, которым откармливали диких зверей для зрелищ, он велел бросить им на растерзание преступников; и, обходя для этого тюрьмы, он не смотрел, кто в чем виноват, а прямо приказывал, стоя в дверях, забирать всех, «от лысого до лысого»... Многих граждан из первых сословий он, заклеймив раскаленным железом, сослал на рудничные или дорожные работы, или бросил диким зверям, или самих, как зверей, посадил на четвереньки в клетках, или перепилил пополам пилой, - и не за тяжкие провинности, а часто лишь за то, что они плохо отозвались о его зрелищах или никогда не клялись его гением. Отцов он заставлял присутствовать при казни сыновей; за одним из них он послал носилки, когда тот попробовал уклониться по нездоровью; другого он тотчас после зрелища казни пригласил к столу и всяческими любезностями принуждал шутить и веселиться. Надсмотрщика над гладиаторскими битвами и травлями он велел несколько дней подряд бить цепями у себя на глазах, и умертвил не раньше, чем почувствовал вонь гниющего мозга. Сочинителя ателлан за стишок с двусмысленной шуткой он сжег на костре посреди амфитеатра. Один римский всадник, брошенный диким зверям, не переставал кричать, что он невинен; он вернул его, отсек ему язык и снова прогнал на арену. Изгнанника, возвращенного из давней ссылки, он спрашивал, чем он там занимался; тот льстиво ответил: «Неустанно молил богов, чтобы Тиберий умер и ты стал императором, как и сбылось». Тогда он подумал, что и ему его ссыльные молят смерти, и послал по островам солдат, чтобы их всех перебить. Замыслив разорвать на части одного сенатора, он подкупил несколько человек напасть на него при входе в курию с криками "враг отечества!", пронзить его грифелями и бросить на растерзание остальным сенаторам; и он насытился только тогда, когда увидел, как члены и внутренности убитого проволокли по улицам и свалили грудою перед ним.
Чудовищность поступков он усугублял жестокостью слов. Лучшей похвальнейшей чертой своего нрава считал он, по собственному выражению, невозмутимость, т.е. бесстыдство… Собираясь казнить брата, который будто бы принимал лекарства из страха отравы, он воскликнул «Как? противоядия - против Цезаря?» Сосланным сестрам он грозил, что у него есть не только острова, но и мечи. Сенатор преторского звания, уехавший лечиться в Антикиру, несколько раз просил отсрочить ему возвращение; Гай приказал его убить, заявив, что если не помогает чемерица, то необходимо кровопускание. Каждый десятый день, подписывая перечень заключенных, посылаемых на казнь, он говорил, что сводит свои счеты. Казнив одновременно нескольких галлов и греков, он хвастался, что покорил Галлогрецию. Казнить человека он всегда требовал мелкими частыми ударами, повторяя свой знаменитый приказ «Бей, чтобы он чувствовал, что умирает!» Когда по ошибке был казнен вместо нужного человека другой с тем же именем, он воскликнул: «И этот того стоил». Он постоянно повторял известные слова трагедии: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись!»
Даже в часы отдохновения, среди пиров и забав, свирепость его не покидала ни в речах, ни в поступках. Во время закусок и попоек часто у него на глазах велись допросы и пытки по важным делам, и стоял солдат, мастер обезглавливать, чтобы рубить головы любым заключенным. В Путеолах при освящении моста - об этой его выдумке мы уже говорили - он созвал к себе много народу с берегов и неожиданно сбросил их в море, а тех, кто пытался схватиться за кормила судов, баграми и веслами отталкивал вглубь. В Риме за всенародным угощением, когда какой-то раб стащил серебряную накладку с ложа, он тут же отдал его палачу, приказал отрубить ему руки, повесить их спереди на шею и с надписью, в чем его вина, провести мимо всех пирующих. Мирмиллон из гладиаторской школы бился с ним на деревянных мечах и нарочно упал перед ним, а он прикончил врага железным кинжалом и с пальмой в руках обежал победный круг. При жертвоприношении он оделся помощником резника, а когда животное подвели к алтарю, размахнулся и ударом молота убил самого резника».
На императорском престоле Калигулу сменил Клавдий. У него было поменьше фантазии в способах человекоубийства, но в кровожадности он Калигуле мало уступал. По-русски Клавдия можно охарактеризовать как самодура. А, как известно, самодур - самый плохой судья, потому что он считает себя умнее любого Закона и судит не по нему, а по своему усмотрению.
А судить Клавдий любил. Еще будучи консулом, он судействовал с величайшим усердием и при этом нередко, превышая законную кару, приказывал бросать осужденных диким зверям. А уж когда стал императором, то вовсе судил, как вздумается. Светоний писал:
«…Аппия Силана, своего тестя, даже двух Юлий, дочь Друза и дочь Германика он предал смерти, не доказав обвинения и не выслушав оправдания, а вслед за ними - Гнея Помпея, мужа старшей своей дочери, и Луция Силана, жениха младшей. Помпей был заколот в объятьях любимого мальчика, Силана заставили сложить преторский сан за четыре дня до январских календ и умереть в самый день нового года, когда Клавдий и Агриппина праздновали свадьбу. Тридцать пять сенаторов и более трехсот римских всадников были казнены им с редким безразличием: когда уже центурион, докладывая о казни одного консуляра, сказал, что приказ исполнен, он вдруг заявил, что никаких приказов не давал; однако сделанное одобрил, так как отпущенники уверили его, что солдаты исполнили свой долг, по собственному почину бросившись мстить за императора.
Природная его свирепость и кровожадность обнаруживалась как в большом, так и в малом. Пытки при допросах и казни отцеубийц заставлял он производить немедля и у себя на глазах. Однажды в Тибуре он пожелал видеть казнь по древнему обычаю, преступники уже были привязаны к столбам, но не нашлось палача; тогда он вызвал палача из Рима и терпеливо ждал его до самого вечера.
Не было доноса, не было доносчика столь ничтожного, чтобы он по малейшему подозрению не бросился защищаться или мстить. Один из тяжущихся, подойдя к нему с приветствием, отвел его в сторону и сказал, что видел сон, будто его, императора, кто-то убил; а немного погодя, словно признав убийцу, указал ему на подходящего с прошеньем своего противника; и тут же, словно с поличным, того потащили на казнь. Подобным же образом, говорят, погублен был и Аппий Силан. Уничтожить его сговорились Мессалина и Нарцисс, поделив роли: один на рассвете ворвался в притворном смятении в спальню к хозяину, уверяя, будто видел во сне, как Аппий на него напал; другая с деланным изумлением стала рассказывать, будто и ей вот уже несколько ночей спится тот же сон; а когда затем по уговору доложили, что к императору ломится Аппий, которому накануне было велено явиться в этот самый час, то это показалось таким явным подтверждением сна, что его тотчас приказано было схватить и казнить».
Самодуры опасны для окружающих прежде всего своей непредсказуемостью. К примеру, Клавдий как-то озаботился несчастной долей больных рабов, которых состоятельные римляне, не желавшие тратиться на их лечение, попросту выбрасывали на Эскулапов остров. И император издал закон, согласно которому эти выброшенные рабы становились свободными в случае выздоровления. А если хозяин хотел лучше убить их, чем выбросить, то он подлежал обвинению в убийстве.
С другой стороны Клавдий обожал отправлять людей биться на арену из-за малейшего проступка с их стороны. Овладевать профессией гладиатора пришлось многим мастеровым людям. Если императору не нравилось, как работал сооруженный ими подъемник или какой-нибудь другой механизм, мастерам была одна дорога – на арену.
После того как Клавдия приближенные отравили белыми грибами, его трон занял Нерон. Казалось, что римлян, переживших последовательно трех изощренно жестоких тиранов: Тиберия, Калигулу и Клавдия, уже трудно кому-нибудь ужаснуть. Но Нерону это удалось. Своей масштабной жестокостью он превзошел своих предшественников.
Сначала Нерон с изрядной долей фантазии разнообразными способами отправил на тот свет всех своих близких, в том числе и мать. А если уж родственные узы не были ему препятствием для пролития крови, то с людьми чужими и посторонними он и вовсе расправлялся свирепо и безжалостно.
Гай Светоний Транквил писал:
«Хвостатая звезда, по общему поверью грозящая смертью верховным властителям, стояла в небе несколько ночей подряд; встревоженный этим, он узнал от астролога Бальбилла, что обычно цари откупаются от таких бедствий какой-нибудь блистательной казнью, отвращая их на головы вельмож, и тоже обрек на смерть всех знатнейших мужей государства - тем более что благовидный предлог для этого представило раскрытие двух заговоров: первый и важнейший был составлен Пизоном в Риме, второй - Виницианом в Беневенте. Заговорщики держали ответ в оковах из тройных цепей: одни добровольно признавались в преступлении, другие даже вменяли его себе в заслугу - по их словам, только смертью можно было помочь человеку, запятнанному всеми пороками. Дети осужденных были изгнаны из Рима и убиты ядом или голодом: одни, как известно, были умерщвлены за общим завтраком, вместе со своими наставниками и прислужниками, другим запрещено было зарабатывать себе пропитание.
После этого он казнил уже без меры и разбора кого угодно и за что угодно. Не говоря об остальных, Сальвидиен Орфит был обвинен за то, что сдал внаймы послам от вольных городов три харчевни в своем доме близ форума; слепой правовед Кассий Лонгин - за то, что сохранил среди старинных родовых изображений предков образ Гая Кассия, убийцы Цезаря; Фрасея Пет - за то, что вид у него всегда был мрачный, как у наставника. Приказывая умереть, он оставлял осужденным считанные часы жизни; а чтобы не было промедления, он приставлял к ним врачей, которые тотчас «приходили на помощь» к нерешительным - так называл он смертельное вскрытие жил. Был один знаменитый обжора родом из Египта, который умел есть и сырое мясо, и что угодно - говорят, Нерону хотелось дать ему растерзать и сожрать живых людей».
К счастью этого Нерону не позволили. Ему пришлось бежать ненавидимому всем народом в сопровождении лишь четырех спутников, которые по его просьбе и убили его. Плебс праздновал смерть тирана, бегая по городу во фригийских колпаках.
После этого у Рима было еще много императоров. Но только один из них заставил своими поступками усомниться, что Нерон был самым жестоким правителем. Домициан по части изобретательности в пытках и казнях явно претендовал на его лавры. Особенно он отличался тем, что отправлял людей на казнь по малейшему поводу.
Светоний писал:
«Ученика пантомима Париса, ещё безусого и тяжелобольного, он убил, потому что лицом и искусством тот напоминал своего учителя. Гермогена Тарсийского за некоторые намёки в его "Истории" он тоже убил, а писцов, которые её переписывали, велел распять. Отца семейства, который сказал, что гладиатор-фракиец не уступит противнику, а уступит распорядителю игр, он приказал вытащить на арену и бросить собакам, выставив надпись: «Щитоносец - за дерзкий язык».
Многих сенаторов, и среди них нескольких консуляров, он отправил на смерть: в том числе Цивику Цереала - когда тот управлял Азией, а Сальвидиена Орфита и Ацилия Глабриона - в изгнании. Эти были казнены по обвинению в подготовке мятежа, остальные же - под самыми пустяковыми предлогами. Так, Элия Ламию он казнил за давние и безобидные шутки, хотя и двусмысленные: когда Домициан увёл его жену, Ламия сказал человеку, похвалившему его голос: «Это из-за воздержания!», а когда Тит советовал ему жениться вторично, он спросил: «Ты тоже ищешь жену?». Сальвий Кокцеян погиб за то, что отмечал день рождения императора Отона, своего дяди; Меттий Помпузиан - за то, что про него говорили, будто он имел императорский гороскоп и носил с собой чертёж всей земли на пергаменте и речи царей и вождей из Тита Ливия, а двух своих рабов называл Магоном и Ганнибалом; Саллюстий Лукулл легат в Британии - за то, что копья нового образца он позволил назвать «Лукулловыми»; Юний Рустик - за то, что издал похвальные слова Фрасее Пету и Гельвидию Приску, назвав их мужами непорочной честности; по случаю этого обвинения из Рима и Италии были изгнаны все философы. Казнил он и Гельвидия Младшего, заподозрив, что в исходе одной трагедии он в лицах Париса и Эноны изобразил развод его с женою; казнил и Флавия Сабина, своего двоюродного брата, за то, что в день консульских выборов глашатай по ошибке объявил его народу не бывшим консулом, а будущим императором.
После междоусобной войны свирепость его усилилась ещё более. Чтобы выпытывать у противников имена скрывающихся сообщников, он придумал новую пытку: прижигал им срамные члены, а некоторым отрубал руки.
Свирепость его была не только безмерной, но к тому же извращённой и коварной. Управителя, которого он распял на кресте, накануне он пригласил к себе в опочивальню, усадив на ложе прямо с собой, отпустил успокоенным и довольным, одарив даже угощением со своего стола. Аррецина Клемента, бывшего консула близкого своего друга и соглядатая, он казнил смертью, но перед этим был к нему милостив не меньше, если не больше, чем обычно…А чтобы больнее оскорбить людское терпение, все свои самые суровые приговоры начинал он заявлением о своём милосердии, и чем мягче было начало, тем вернее был жестокий конец. Несколько человек, обвинённых в оскорблении величества, он представил на суд сената, объявив, что хочет на этот раз проверить, очень ли его любят сенаторы. Без труда он дождался, чтобы их осудили на казнь по обычаю предков, но затем, устрашённый жестокостью наказания, решил унять негодование такими словами - не лишним будет привести их в точности: «Позвольте мне отцы сенаторы, во имя вашей любви ко мне, попросить у вас милости, добиться которой, я знаю, будет нелегко: пусть дано будет осуждённым право самим избрать себе смерть, дабы вы могли избавить глаза от страшного зрелища, а люди поняли, что в сенате присутствовал и я»».
Однако Домициан больше в истории прославился казнями не сенаторов, а христиан. В частности именно он стал одним из главных действующих лиц в истории о святом Георгии. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что гонения на христиан начались задолго до Домициана.
Уже само основание города Рима ознаменовалось если не жертвоприношением в прямом смысле, то ритуальным убийством. Когда потомки бежавшего из горящей Трои Энея, близнецы Ромул и Рем, в середине восьмого века до н. э. затеяли строить город, в котором намеревались поселиться сами и поселить окружавшую их толпу бродяг, у братьев сразу же возникли разногласия по поводу места будущего города, его названия и кандидатуры правителя. Спор постановили разрешить гаданием по полету птиц. Братья сели порознь и стали смотреть в небо. Рем увидел шесть коршунов. Ромул увидел двенадцать, но возникло подозрение, что они появились позже, чем коршуны Рема, хотя Ромул и утверждал обратное. В результате вопрос о главенстве остался открытым, но Ромул принял волевое решение и стал копать ров, которым хотел окружить стену своего будущего города. Рем, насмехаясь над братом, перепрыгнул через ров и был убит, по одним сведениям - самим Ромулом, по другим - кем-то из его окружения. Римский историк Тит Ливий в своей «Истории Рима от основания города» приписал Ромулу фразу:
«Так да погибнет всякий, кто перескочит через мои стены».
Стены Рима были возведены над пролитой кровью, что в значительной мере знаменовало «строительную жертву», принятую у многих народов. Впрочем, сам Ромул, похоронив брата, в дальнейшем ограничился при закладке города бескровными жертвами. Как пишет Плутарх, он пригласил из Этрурии специалистов, давших ему подробные советы по ритуалам, которые надлежало провести перед началом строительства. В центре будущего города был вырыт ров, куда положили «первины всего, что люди признали полезным для себя в соответствии с законами, и всего, что сделала необходимым для них природа». Потом каждый из будущих граждан бросил туда горсть принесенной с собой родной земли.
Днем основания города римляне считали одиннадцатый день перед майскими календами (22 марта). Плутарх пишет, что римляне называли его днем рождения отечества и что поначалу «в этот день не приносили в жертву ни одно живое существо: граждане полагали, что праздник, носящий столь знаменательное имя, следует сохранить чистым, не обагренным кровью».
Вообще надо отметить, что римляне, хотя и не декларировали в отличие от греков свою гуманность и к пролитию крови - и чужой, и своей - относились достаточно спокойно, человеческими жертвоприношениями не злоупотребляли (хотя и применяли их в экстренных случаях). Единственными исключениями - правда, весьма массовыми - были, во-первых, казни преступников (которых по римскому законодательству не просто казнили, но посвящали богам) и, во-вторых, гладиаторские игры. Они родились из погребальных игр и поначалу были в какой-то мере жертвоприношением в честь умершего. Но о правосудии и о гладиаторских играх мы поговорим особо.
Преемником Ромула на римском троне стал избранный народом Нума Помпилий. Новый царь славился справедливостью и благочестием, в чем ему, согласно римским авторам, немало помогала советами его жена нимфа Эгерия. Он строил храмы, назначал жрецов, сформировал жреческие коллегии и учредил многочисленные культы. Ливий пишет:
«…он избрал понтифика… и поручил ему наблюдать за всеми жертвоприношениями, которые сам расписал и назначил, указав, с какими именно жертвами, по каким дням и в каких храмах должны они совершаться и откуда должны выдаваться потребные для этого деньги. Да и все прочие жертвоприношения, общественные и частные, подчинил он решениям понтифика, чтобы народ имел, к кому обратиться за советом…»
Этические взгляды Нумы были во многом близки взглядам пифагорейцев, и предание даже называет его учеником Пифагора (чего, впрочем, быть не могло, ибо Нума умер до рождения Пифагора). Пифагорейцы категорически не признавали никакого пролития крови. О введенных Нумой правилах жертвоприношений Плутарх пишет: «Порядок жертвоприношений полностью следует пифагорейским обрядам: жертвы были бескровны и большей частью состояли из муки, вина и вообще из веществ самых дешевых».
Предание сохранило историю о том, как Нума, от которого Юпитер требовал очистительных человеческих жертв, перехитрил и переспорил верховного бога и добился того, что жертвы стали приносить луком, волосами и мелкой рыбой. Плутарх так описывает разговор Нумы с Юпитером:
«Бог… возвестил, что очищение надлежит произвести головами. „Луковичными?“ - подхватил Нума. „Нет. Человеческими…“ - начал Юпитер. Желая обойти это ужасное распоряжение, Нума быстро переспросил: „Волосами?“ - „Нет, живыми…“ - „Рыбешками“, - перебил Нума, наученный Эгерией. Тогда Юпитер удалился, смилостивившись».
С тех пор очистительные жертвы Юпитеру у римлян совершались так, как было выторговано Нумой. Овидий пишет, что Юпитер остался настолько доволен мудростью царя, что пообещал ему дать небесное знамение, подтверждающее его власть над Римом. Таковое знамение и было дано в назначенный день: при стечении народа разверзлись небеса, и на землю упал замечательный щит, с которого Нума тут же приказал сделать одиннадцать копий. В честь знаменательного события 1 марта был учрежден праздник жрецов «салиев», пляшущих со щитами. В этот день приносились жертвы Юпитеру и Сатурну, но человеческие жертвоприношения были отменены.
Вообще римская традиция знает множество случаев замены человеческих жертвоприношений бескровными дарами. Это косвенно говорит о том, что в далекой древности человеческая кровь на алтарях Италии лилась достаточно часто. У римлян существовало предание, что в свое время, еще до того, как в устье Тибра причалили корабли троянцев во главе с Энеем, в этих местах появились греческие переселенцы - пеласги из Аркадии. В случае благополучного прибытия оракул предписал им принести в жертву Аполлону десятую часть их имущества, в жертву Юпитеру - человеческие головы, а в жертву Сатурну- человеческое тело. Вероятно, греки имели в виду не Сатурна и Юпитера, а соответствующих им Крона и Зевса - прочем, это не меняло ситуации. Но прибывший в эти же места Геракл (или, на римский лад, Геркулес), который в римском предании почему-то оказался носителем не грубой силы, а культуры и образования, смягчил приказ оракула. Геркулес обучил италийцев письменности, а человеческие жертвоприношения велел заменить символическими. Макробий, автор трактата «Сатурналии», писал, что знаменитый герой приказал во время праздника Сатурналий приносить в жертву Сатурну вместо людей восковые свечи (поскольку слова «человек» и «факел» созвучны), а Юпитеру Диту (т. е. Подземному) вместо человеческих голов - человеческие фигурки из глины или воска. Кроме того, в Риме существовал обычай окрашивать статуи Юпитера красной охрой - она должна была заменить кровь, которой их орошали в глубокой древности.
Впрочем, тот же Макробий сообщает, что человеческие жертвоприношения именно в честь Сатурна совершались на берегах Тибра и позднее, уже потомками Геркулеса и пеласгов. Традиция приносить людей в жертву Сатурну существовала и у римлян, причем именно применительно к Сатурну, в отличие от других богов, она продержалась достаточно долго. Связана она была прежде всего с праздником Сатурналий. Этот праздник напоминал о том времени, когда миром правил Сатурн, отец Юпитера, ставшего позднее верховным богом римлян. При Сатурне на земле царил золотой век, рабства не существовало, поэтому в дни Сатурналий рабы получали временную свободу, с закованных по традиции снимали колодки, и все они пировали вместе со своими господами. Но, как ни удивительно, именно в дни Сатурналий свободных людей могли обратить в рабство. Дело в том, что в ноябре у римлян было принято отдавать долги. В это же время собирался десятипроцентный земельный налог, который вносился в храм Сатурна. А в декабре, на празднике Сатурналий, тех, кто не мог рассчитаться с долгами и налогами, казнили, принося их в жертву на алтаре Сатурна. Позднее, примерно в пятом веке до н. э., казнь стали заменять продажей в рабство. Правда, в 326 году до н. э. обращение свободных граждан в долговое рабство было отменено законом Петелия.
Кроме казни должников, на Сатурналиях приносилась и еще одна человеческая жертва: на время праздника римляне избирали так называемого «царя Сатурналий», которого в конце недели ритуально убивали. «Царем» мог быть провинившийся раб или преступник, т. е. человек, которого так или иначе должны были казнить. Поэтому эта традиция просуществовала достаточно долго, ее отмечали даже в те времена, когда человеческие жертвоприношения у римлян давно уже были заменены символическими. Потом и эту жертву заменили ее символом: во время Сатурналий римляне по жребию избирали среди свободных граждан шутовского «царя», который становился предводителем праздника, отдавал забавные приказания, но оставался жив-здоров по окончании ритуала.
В дни Сатурналий у римлян было принято делать друг другу подарки. Сам по себе этот обычай вполне естественен для любого праздника, но интересно, что одним из традиционный сатурнальских подарков были терракотовые человеческие фигурки. Для их дарения был отведен специальный день - сиггилярий. Сами римляне, вероятно, не задумывались об истоках этой традиции, но современные ученые видят в сатурнальских сувенирах напоминание о человеческих жертвоприношениях, которыми праздник отмечали в далеком прошлом.
Впрочем, какие бы замены кровопролитию ни придумывали римляне, древняя традиция оказалась живучей. Последний случай принесения в жертву «царя Сатурналий» описан в начале четвертого века н. э. Произошло это в городе Дуросторуме, в имперской провинции Нижняя Мезия (современная Силистра в Болгарии). Фрэзер так описывает эти события:
«Римские солдаты в Дуросторуме в Нижней Мезии каждый год праздновали Сатурналии следующим образом. За 30 дней до начала праздника они по жребию выбирали молодого и красивого человека, которого для сходства с Сатурном обряжали в царские одежды. В таком одеянии он разгуливал по городу в сопровождении толпы солдат. Ему предоставлялась полная свобода удовлетворения своих чувственных влечений и получения всех видов удовольствий, пусть даже самых низменных и постыдных. Но веселое правление этого воина было кратковременным и кончалось трагически: по окончании тридцатидневного срока, в канун праздника Сатурна, ему перерезали горло на алтаре этого бога, которого он представлял.
В 303 году н. э. жребий пал на солдата-христианина Дазия, который отказался играть роль языческого бога и запятнать распутством последние дни своей жизни. Непреклонную решимость Дазия не сломили угрозы и доводы его командира офицера Басса, и, как со скрупулезной точностью сообщает житие христианского мученика, в пятницу двадцатого дня ноября месяца, в двадцать четвертый день по лунному календарю, в четыре часа он был обезглавлен в Дуросторуме солдатом Иоанном».
Фрэзер утверждает, что основывает этот рассказ на повествованиях, «сомневаться в подлинности которых нет никаких оснований». Тем не менее он противоречит собственному утверждению, признавая, что лишь один из его источников «возможно, даже основывается на официальных документах». Известно, что человеческие жертвоприношения в Риме были запрещены постановлением Сената в 97 году до н. э. Постановление это неоднократно нарушалось - и по самодурству императоров, и тем фактом, что казни преступников закон трактовал как жертвоприношения, и тем, что гладиаторские бои были, по сути, продолжением традиции погребальных игр. Но трудно себе представить, чтобы римские легионеры, лица вполне официальные и подотчетные, вопреки закону открыто и регулярно приносили в жертву свободных и неповинных людей. Надо полагать, что выбор жертвы производился все-таки среди осужденных преступников. Тот факт, что очередным «царем Сатурналий» был избран солдат-христианин, только подтверждает это предположение. Ведь в 303 году по всей империи проводилась кампания по очистке армии от христиан, а цезарь восточных провинций Галерий настоятельно требовал от августа Диоклетиана издания закона о полном истреблении христианства (что тот и попытался исполнить, издав четыре соответствующих эдикта, из них три в 303 году и последний, самый страшный, - 304 году; по нему все христиане поголовно осуждались на пытки с целью отказа от веры). Таким образом, можно допустить, что легионеры избрали и казнили «царя Сатурналий» в рамках официальной кампании по преследованию христиан. Впрочем, эта кампания продолжалась не очень долго (если рассуждать в исторических масштабах) - в 311 году Галерий, напуганный болезнью и близкой смертью, издал указ о веротерпимости. А еще через два года его преемники Константин и Ликиний издают Миланский эдикт, провозглашающий свободное исповедование христианства.
Но отвлечемся от Сатурналий и вернемся к вопросу о заместительных жертвах. В праздник, который назывался Компиталии, римляне приносили в жертву богине Мании кукол, сделанных из шерсти. Это было отголоском древней кровавой традиции, отмененной то ли царем Нумой, то ли еще полумифическим Геркулесом. Мания была связана с обожествленными душами усопших предков - манами, она была матерью домашних богов-покровителей ларов (которых иногда отождествляли с манами), ведала благополучием в доме, и ей надлежало приносить жертву за каждого здравствующего члена семьи. Но несмотря на свое материнство и склонность к семейным и домашним добродетелям, Мания была одной из самых кровожадных богинь древней Италии: за каждого члена семьи она требовала себе в жертву голову одного ребенка. Этот обычай, который римляне также возводили к оракулу, данному пеласгам, был отменен в незапамятные времена, и детей заменили шерстяными куклами. Но в шестом веке он был восстановлен царем Тарквинием Гордым. Впрочем, Тарквиний не пользовался популярностью у римлян. Власть он захватил ценой убийства своего тестя; его правление отличалось деспотичностью и жестокостью, он залил кровью не только алтари, но и весь Рим. После того, как сын Тарквиния прославился скандальным насилием над Лукрецией, царь был изгнан из Рима. В результате последовавшей гражданской войны римляне возымели стойкое отвращение к царской власти, установили республиканское правление и избрали первым консулом Луция Юния Брута, главного борца против ненавистных Тарквиниев.
Став консулом, Брут отменил жертвоприношения детей и приказал заменить их головы маковыми головками. И, как пишет Макробий, «было сделано так, чтобы вместо душ отдельных людей посвященные манам фигурки искупали опасность, если таковая угрожала домочадцам». Поскольку кроме ларов отдельных семей были и лары, покровительствующие соседским обществам и добрососедским отношениям вообще, то римляне стали сооружать для них святилища не только дома, но и на перекрестках. Каждое из них имело столько отверстий, сколько примыкало к этому перекрестку усадеб. В святилище главы семейств развешивали кукол по числу своих близких. Рабов тоже не забывали, но они персональных кукол не удостаивались: за каждого раба вешался шерстяной шарик.
Еще одна религиозная традиция римлян, уходящая в глубь веков, тоже прямо говорит о когда-то приносившихся человеческих жертвах. В ночь с 14 на 15 мая главные жрецы города сбрасывали с моста в Тибр соломенных кукол со связанными руками и ногами. На ритуале должны были присутствовать весталки и первые лица Рима. А фламиника - ерховная жрица Юноны - должна была в этот день носить траур, снять с себя украшения и избегать омовений. Кукол, приносимых в жертву, было немало: в первом веке до н. э. писатель-энциклопедист Марк Теренций Варрон называет число двадцать семь, Дионисий Галикарнасский, примерно тогда же написавший «Римские древности», - тридцать. Видимо, в далеком прошлом в эту ночь римляне или их предшественники приносили массовые человеческие жертвы. Но к тому времени, когда этот обычай был описан римскими авторами, никто уже не помнил об истинной сути обряда.
Овидий, описавший этот обряд в своих «Фастах» на рубеже эр, приводит разные версии его возникновения. По одной, он был посвящен «старцу, несущему серп», т. е. Сатурну. Как и многие другие человекоубийственные обряды, обычай этот, по версии Овидия, был обязан своим возникновением греческим переселенцам. В главе, посвященной грекам, мы рассказывали о том, как жители греческого острова Левкада сбрасывали со скалы преступника, который должен был искупить своей смертью все грехи островитян. В историческое время гуманные левкадцы обвешивали беднягу перьями (как писал Страбон, «чтобы парением облегчить прыжок») и страховали его в воде, стараясь и обычай соблюсти, и жизнь жертвы сохранить. Но в давние времена этот ритуал был, по-видимому, гораздо более жестоким. Именно его вспоминает Овидий, рассказывая о том, как
…с дубового моста весталки
Чучела старых мужей в воду бросают реки.
О том, что заменить людей соломенными чучелами велел Геркулес, пишет и Дионисий. Но существует немало других версий возникновения этого обряда. Овидий упоминает о том, что в древности
…юнцы стариков низвергали с помостов,
Впрочем, эту теорию можно оставить на совести Овидия, но не римских юнцов. В четвертом веке до н. э. римляне действительно приняли закон, запретивший гражданам старше шестидесяти лет участвовать в выборах, но никаких сведений о том, чтобы стариков при этом сбрасывали в реку, не сохранилось, и эта версия представляется весьма маловероятной. Сам Овидий, высказав точку зрения о проводившейся когда-то массовой казни стариков, опровергает ее в следующих строках:
Ибо нельзя же поверить, что предки настолько жестоки,
Чтоб поголовно казнить всех, кому за шестьдесят.
Впрочем, римский грамматик и историк Веррий писал, что, когда галлы в том же четвертом веке осадили Рим и в городе началась нехватка продовольствия, стариков могли убивать, чтобы уменьшить количество ртов. Тит Ливий тоже сообщает, что во время осады Рима галлами римские старцы, не способные держать оружие, действительно решили, что «не должны обременять собою воюющих, которые и так будут во всем терпеть нужду». Они отказались укрыться в Капитолии, остались в своих домах, облачившись в лучшие одежды, и встретили ворвавшихся в город врагов с «величественной строгостью». Все они были перебиты галлами. Ливий пишет: «Некоторые передают, будто они решили принести себя в жертву за отечество и римских квиритов и будто сам великий понтифик Марк Фабий произнес над ними посвятительное заклинание».
Еще одна версия возникновения обряда утопления чучел, которую приводит Овидий, говорит о том, что некогда один из греческих переселенцев, сохранивший «привязанность к милой отчизне», завещал после смерти опустить его тело в воды Тибра, дабы они перенесли его прах к родным берегам. Наследник не исполнил завещания и похоронил умершего в земле, как было положено по традиции. А для того, чтобы хоть как-то соблюсти волю покойного, в воду была опущена тростниковая кукла, «чтобы до Греции вдаль морем она доплыла». В такой трактовке обычай утопления кукол избавляется от своей жестокой предыстории.
Но это - единственная гуманная версия. Плутарх в своих «Римских вопросах» высказывает предположение о том, что обычай этот восходит к тем временам, когда «в древности варвары, населявшие эти места, расправлялись так с пленными эллинами». Он же допускает, что предводитель переселившихся в эти места аркадцев Эвандр мог поступать таким образом со своими врагами, жившими здесь же выходцами из Арголиды.
Таким образом, можно видеть, что римляне заменили календарные и праздничные человеческие жертвоприношения богам на жертвоприношения символические. Тем не менее в исключительных случаях, прежде всего когда родине грозила опасность, квириты не останавливались перед ритуальными убийствами. Хотя провести грань между ритуалом и убийством, вызванным другими причинами, не всегда возможно.
Так, когда состоялся знаменитый поединок между братьями Горациями и братьями Куриациями, который должен был решить судьбу противостояния Рима и Альбы, Публий Гораций, победивший после гибели своих братьев всех троих Куриациев, воскликнул: «Двоих я принес в жертву теням моих братьев, третьего отдам на жертвенник того дела, ради которого идет эта война, чтобы римлянин властвовал над альбанцем».
Одними из немногих достоверных случаев недвусмысленных человеческих жертвоприношений были ритуальные погребения живых людей на Бычьем рынке. Сохранились описания одного такого жертвоприношения, совершенного во время Второй Пунической войны, в 217 году до н. э. Когда римская армия терпела от карфагенян поражение за поражением и Ганнибал стоял уже почти под стенами Вечного города, римляне были напуганы несколькими страшными предзнаменованиями. Плутарх пишет:
«…Девушка по имени Гельвия ехала как-то верхом и была убита молнией. Лошадь нашли без сбруи, а у девушки как бы нарочно была задрана туника, разбросаны вокруг сандалии, колечки, покрывало и язык высовывался изо рта. Гадатели сказали, что это знамение страшного позора весталок, о котором все будут говорить, и что в этом дерзком преступлении замешан кто-то из всадников. И вот раб всадника Барра донес, что три весталки - Эмилия, Лициния и Марция - были совращены и долгое время находились в преступном союзе с мужчинами, одним из которых и был Ветуций Барр, хозяин доносчика. Весталки были изобличены и казнены, а так как дело это показалось ужасным, то почли необходимым, чтобы жрецы обратились к Сивиллиным книгам. Говорят, там нашли предсказание, из которого стало ясно, что эти события предвещают недоброе и что для отвращения грядущих бед надлежит умилостивить чуждых варварских демонов, зарывши заживо двух эллинов и двух галлов».
Ливий говорит, что согрешивших весталок было только две, но так или иначе, искупительные жертвы были принесены: «Квинта Фабия Пиктора послали в Дельфы спросить оракула, какими молитвами и жертвами умилостивить богов и когда придет конец таким бедствиям; пока что, повинуясь указаниям Книг, принесли необычные жертвы; между прочими галла и его соплеменницу, грека и гречанку закопали живыми на Бычьем рынке, в месте, огороженном камнями; здесь и прежде уже свершались человеческие жертвоприношения, совершенно чуждые римским священнодействиям».
Интересно, что Ливий, хотя и признает, что человеческие жертвоприношения совершались на Бычьем рынке и раньше, называет их тем не менее «совершенно чуждыми» для римлян. Кстати, Плутарх, описывая эту историю, тоже считает ее нетипичной для Рима. Он вспоминает о ней в связи с событиями, происшедшими на подвластном Риму Иберийском полуострове. Историк пишет:
«Почему римляне, прослышав, что блетонесии (народность. - О. И.) совершали человеческие жертвоприношения, велели привести их правителей на расправу, но, узнав, что все было совершаемо по обычаю, отпустили их, наперед запретив, однако, совершать подобное? Между тем они сами незадолго до того на Бычьем рынке закопали заживо двух греков - мужчину и женщину - и двух галлов - мужчину и женщину; а ведь странно за то самое, что совершили сами, карать варваров как за нечестие».
Плутарх, пытаясь объяснить логику римлян, склоняется к тому, что преступным они считали именно «закон и обычай» человеческих жертвоприношений. Если же это сделано в виде исключения, «по предписанию Сивиллиных книг», то преступления в этом нет. Кроме того, он допускал, что, с точки зрения римлян, «приносить людей в жертву богам нечестиво, а демонам - неизбежно…», и жертвоприношение на Бычьем рынке было проведено для того, чтобы «умилостивить чуждых варварских демонов».
Впрочем, принося жертвы богам, жители Вечного города далеко не всегда обрекали на смерть рабов или чужеземцев. Для римлян, которые превыше всего ставили гражданские добродетели и готовность принести свою жизнь на алтарь отечества, была достаточно типична ситуация, когда человек сам предлагал себя в жертву богам во имя процветания родины. Ливий описывает такой случай, происшедший в 362 году до н. э.:
«…То ли от земного трясения, то ли от какой иной силы земля, говорят, расселась почти посередине форума и огромной трещиною провалилась на неведомую глубину. Все один за другим стали приносить и сыпать туда землю, но не могли заполнить эту бездну; и тогда лишь, вразумленные богами, стали доискиваться, в чем главная сила римского народа, ибо именно это, по вещанию прорицателей, надо было обречь в жертву сему месту, чтобы римское государство стояло вечно. Тогда-то, гласит предание, Марк Курций, юный и славный воин, с укоризною спросил растерянных граждан, есть ли у римлян что-нибудь сильнее, чем оружие и доблесть. При воцарившемся молчании, обратив взоры на Капитолий и храмы бессмертных богов, высящиеся над форумом, он простирал руки в небо и в зияющую пропасть земли к преисподним богам и обрек себя им в жертву; а затем верхом на коне, убранном со всею пышностью, в полном вооружении бросился в провал, и толпа мужчин и женщин кидала ему вслед приношения и плоды. Именно в его честь получило имя Курциево озеро…»
Полководцам случалось приносить себя в добровольную жертву во имя победы римского оружия. Существовал даже специальный религиозный акт, называвшийся «девоция». Перед сражением консул, командовавший армией, произносил священную формулу, которой посвящал себя подземным богам. После этого он кидался в самые опасные места битвы, ибо только его смерть могла означать, что жертва принята богами. Увидев гибель своего предводителя, предупрежденные солдаты испытывали не замешательство, а напротив, воодушевление и уверенность в божественной помощи и в грядущей победе. Если же полководцу не удавалось умереть, вместо него погребали куклу, а сам консул навеки лишался права приносить жертвы небожителям.
Вообще говоря, подобный ритуал военачальник мог провести не обязательно над собой, но и над любым гражданином, занесенным в список легиона. Но известны не только отдельные полководцы, но и целая династия Дециев, в которой представители трех поколений подряд по доброй воле совершили этот акт ритуального самоубийства: отец в войне с латинянами, сын в войне с этрусками и внук в войне с Пирром.
В 340 году до н. э. при консулах Манлии Торквате и Публии Деции Мусе Рим вступил в войну с латинами, претендовавшими на римское гражданство. В канун решающего сражения, как рассказывает Ливий, обоим консулам, командовавшим армией, приснился один и тот же сон: «Муж, более величественный и благостный, чем обычный смертный, объявил, что полководец одной стороны и войско другой должны быть отданы богам преисподней и Матери Земле; в каком войске полководец обрек в жертву рати противника, а с ними и себя самого, тому народу и той стороне даруется победа».
Когда гадание по внутренностям животных подтвердило достоверность сна, консулы призвали к себе легатов и трибунов и повелели объявить армии волю богов, «дабы во время боя добровольная смерть консула не устрашила войско». Потом они договорились, что обречет себя в жертву тот из консулов, на чьем крыле войско начнет отступать… Армии двинулись в бой. Деций возглавлял левое крыло, и именно здесь легионеры дрогнули и начали отступать. Ливий пишет:
«В этот тревожный миг консул Деций громко позвал Марка Валерия: „Нужна помощь богов, Марк Валерий, - сказал он, - и ты, жрец римского народа, подскажи слова, чтобы этими словами мне обречь себя в жертву во спасение легионов“. Понтифик приказал ему облачиться в претексту, покрыть голову, под тогой рукой коснуться подбородка и, став ногами на копье, говорить так: „Янус, Юпитер, Марс-отец, Квирин, Беллона, Лары, божества пришлые и боги здешние, боги, в чьих руках мы и враги наши, и боги преисподней, вас заклинаю, призываю, прошу и умоляю: даруйте римскому народу квиритов одоление и победу, а врагов римского народа квиритов поразите ужасом, страхом и смертью. Как слова эти я произнес, так во имя государства римского народа квиритов, во имя воинства, легионов, соратников римского народа квиритов я обрекаю в жертву богам преисподней и Земле вражеские рати, помощников их и себя вместе с ними“. Так произносит он это заклинание и приказывает ликторам идти к Титу Манлию и поскорей сообщить товарищу, что он обрек себя в жертву во имя воинства. Сам же препоясался на габинский лад, вооружился, вскочил на коня и бросился в гущу врага. Он был замечен и в одном, и в другом войске, ибо облик его сделался как бы величественней, чем у обыкновенного смертного, словно для вящего искупления гнева богов само небо послало того, кто отвратит от своих погибель и обратит ее на врагов. И тогда внушенный им страх охватил всех, и в трепете рассыпались передовые ряды латинов, а потом ужас перекинулся и на все их войско. И нельзя было не заметить, что, куда бы ни направил Деций своего коня, везде враги столбенели от ужаса, словно пораженные смертоносной кометой; когда же пал он под градом стрел, уже нескрываемо перетрусившие когорты латинов пустились наутек, и широкий прорыв открылся перед римлянами. Выйдя из благочестивого оцепенения, они с воодушевлением, как будто им только что подали знак к битве, снова бросились в бой…
Тело Деция нашли не сразу, так как ночная тьма помешала поискам; назавтра его обнаружили в огромной куче вражеских трупов, и оно было сплошь утыкано стрелами.
Тит Манлий устроил Децию похороны, достойные такой кончины».
Сын Публия Деция Муса, которого звали так же, как и отца, повторил его подвиг. Это было тяжелое для Рима время, когда, как пишет историк середины второго века Луций Анней Флор, «двенадцать этрусских городов, умбры, древнейший народ Италии, к тому времени еще полный сил, и остатки самнитов внезапно поклялись, что уничтожат само имя римского народа». Младший Деций, когда войско его оказалось в окружении, призвал жреца и повторил священную формулу, которую сорок пять лет назад произнес его отец. Ливий пишет:
«…Он прибавил к положенным проклятиям, что будет гнать впереди себя ужас и бегство, кровь и погибель, гнев небесных богов и подземных и обратит зловещие проклятия на знамена, оружие и доспехи врагов, а место его гибели будет местом истребления галлов и самнитов. С этими проклятиями и себе, и врагам он пустил коня туда, где приметил, что галлы стоят всего плотнее, и, бросившись сам на выставленные копья, встретил свою смерть.
С этого мгновения битва перестала походить на дело рук человеческих. Потерявши вождя, что обычно ведет к смятению, римляне прекратили бегство и вознамерились начать бой сызнова. Галлы же, особенно сгрудившиеся толпой возле тела консула, словно обезумев, метали свои копья и стрелы в пустоту, а иные цепенели, забыв и о битве, и о бегстве. На римской же стороне понтифик Ливий, которому Деций передал своих ликторов и приказал остаться за претора, стал громко кричать, что победа - за римлянами, а галлы и самниты смертью консула обречены теперь Матери Земле и богам преисподней, что Деций влечет и зовет за собою обреченное вместе с ним войско, и все у врагов исполнено безумия и ужаса».
Бой был долгим и кровопролитным, но жертва Деция не пропала даром. «Двадцать пять тысяч неприятелей было перебито в этот день, восемь тысяч попало в плен».
И наконец, третий представитель семейства Дециев повторил подвиг своих предков и обрек себя в жертву подземным богам во время войны с эпирским царем Пирром в 279 году до н. э.
Существовала у римлян и еще одна традиция, к которой прибегали только в случае крайней опасности, грозящей государству, - традиция «священной весны». Обычай этот шел из древнейших времен и в историческое время практически не употреблялся. Заключался он в том, что богам в случае, если они отклонят нависшую над общиной или государством угрозу, обещали принести в жертву все живое, что родится ближайшей весной, в том числе собственных детей. Позднее человеческие жертвоприношения заменили тем, что детей, родившихся в роковую весну, изгоняли из государства по достижении ими совершеннолетия. Мы знаем об этом обычае от римского грамматика Секста Помпея Феста в изложении историка восьмого века Павла Диакона. Однако известен лишь один-единственный случай реального проведения этого обряда, причем в весьма смягченном варианте.
В 217 году до н. э. римляне потерпели очередное поражение от Ганнибала: они были разбиты у Тразименского озера. Для того чтобы склонить богов на свою сторону, квириты приняли решение, которое допускалось только в случае крайней опасности: раскрыли древние Сивиллины книги, которые хранились жрецами в каменном ящике в храме Юпитера Капитолийского. Посовещавшись с книгами, жрецы объявили, что для устранения опасности следует построить новые храмы, принести обильные жертвы богам, пообещать Юпитеру «Великие игры», а также пообещать «священную весну» на случай, если война пойдет удачно.
Как пишет Ливий, Великий понтифик запросил согласия народа на проведение обряда:
«Желаете ли, повелеваете ли, чтобы сделано было так: если государство римского народа квиритов на протяжении ближайших пяти лет будет сохранено невредимым в нынешних войнах, а именно в войне народа римского с карфагенским и в войнах народа римского с галлами, обитающими по сю сторону Альп, то пусть тогда римский народ квиритов отдаст в дар Юпитеру все, что принесет весна в стадах свиней, овец, коз и быков, - с того дня, какой укажет сенат, и что, кроме того, не обещано другим богам…»
Народ дал согласие, и обеты были принесены. В них не было ни слова о человеческих жертвоприношениях, по крайней мере в дошедшем до нас изложении римских авторов. Тем не менее косвенные свидетельства говорят о том, что римляне предполагали задействовать в этом обряде детей, родившихся в роковую весну. Убивать их на алтарях, естественно, никто не собирался - видимо, их должны были изгнать из города. Об этом свидетельствует тот факт, что исполнение обряда было по каким-то причинам отложено на двадцать один год, т. е. до того времени, когда выросшую молодежь можно было бы отселить, например, выведя колонию. Но и этого, судя по всему, не произошло. «Священная весна» была проведена лишь в 195 году, причем уже на следующий год жрецы объявили, что проведена она была «в нарушение священных постановлений». Было решено повторить обряд, что римляне и исполнили. Однако не сохранилось никаких сведений о том, что в 196 году римляне основали где-либо колонию, заселенную молодежью. Судя по всему, богов умилостивили каким-то другим образом.
Из всего, что было сказано выше, может создаться впечатление, что римляне были нацией гуманистов, стремившихся изжить человеческие жертвоприношения всегда, когда это было возможно сделать. Но это не вполне верно. Существовали две сферы деятельности, для которых римляне не жалели ритуальной крови. Во-первых, юриспруденция. Мир обязан квиритам исключительно развитой и прогрессивной системой римского права, которая и поныне лежит в основе законодательства многих государств. Но несмотря на свою дотошную приверженность светскому законодательству, римляне любую смертную казнь считали своего рода жертвоприношением. Недаром слово «наказание» и «смертная казнь» (supplicium) означало и «жертвоприношение». Профессор юридического факультета Киевского университета А. Ф. Кистяковский писал в своей книге «Исследование о смертной казни»:
«…B древнее время смертная казнь в Риме совершалась в виде жертвоприношения. В законах римских, дошедших до нас, сохранились выражения, которые прямо указывают, что преступник был в наказание приносим в жертву какому-нибудь богу: sacer alicui deorum, sacer estot, caput Jovi sacratum esset, diis devotus, furiis consignatus („посвященный одному из богов, пускай он будет принесен в жертву, жизнь его да будет посвящена Юпитеру, отданный в обет богам, обреченный фуриям“) - это обыкновенная формула определения в позднейшее время смертной казни. Род жертвоприношения и способ его совершения был определяем по свойству преступления. Так, кто нарушал священные законы, тот посвящаем был вообще богам; кто покушался на неприкосновенность личности народного трибуна, был обрекаем в жертву Юпитеру; кто нарушал священную межу, тот вместе с волами обрекался Юпитеру, хранителю границ (Jupiter terminalis); сын, поднявший руку на своих родителей, обрекаем был домашним богам; кто опустошал жатву другого, был обрекаем Церере, покровительнице растительного царства… Когда господство жрецов поколебалось и уголовная юстиция перешла в светские руки, выражения древних римских законов о посвящении преступников богам долго сохранялись еще в употреблении, хотя получили уже другой смысл, означая просто предание преступника смертной казни».
В жертву богам приносились не только уголовные преступники, но и нарушители клятв. Договорные отношения и контракты между гражданами еще со времен царя Нумы скреплялись сакральной клятвой, нарушение которой автоматически означало, что человек посвящался тому богу, которого он обманул. В глубокой древности клятвопреступника (или должника, нарушившего свои обязательства) действительно убивали на алтаре. Позднее, с ограничением человеческих жертвоприношений, он мог быть безнаказанно убит любым лицом и, как правило, вынужден был отправиться в изгнание, пока жрецы не проведут над ним обряд очищения.
Но даже после того, как договорные отношения и уголовные дела полностью перешли под сень светских законов, казни преступников очень часто приурочивали к играм, которые посвящались кому-то из богов. На этих играх осужденных травили дикими зверями, сжигали на крестах (так обычно наказывали поджигателей) либо заставляли разыгрывать наиболее кровавые сцены из мифологии и истории. Все это, несмотря на то, что народ воспринимал эти зрелища как развлечения, носило религиозный характер и было, как правило, посвящено кому-то из богов и связано с каким-то сакральным событием (религиозным праздником, дарованной богами победой римского оружия, вступлением в должность магистратов и пр.).
Но, кроме того, существовали и публичные казни, которые не имели ничего общего с развлечением толпы и носили чисто ритуальный характер. Здесь надо прежде всего сказать о казни весталок, которые были уличены в нарушении обета целомудрия. Их живыми зарывали в землю, посвящая подземным богам. Впрочем, и сама богиня священного очага Веста ассоциировалась с подземными богами. Овидий писал про погребение согрешивших весталок:
Так нечестивиц казнят и в той же земле зарывают,
Что осквернили: Земля с Вестой одно божество.
В весталки избирали девочек возрастом от шести до десяти лет из самых знатных и уважаемых семейств Рима. Их служение продолжалось тридцать лет: первые десять лет они учились сами, вторые десять лет - применяли свои знания, служа богине, и третье десятилетие - учили молодых весталок. Потом срок их обета оканчивался, и жрицы могли оставить храм и даже выйти замуж (хотя обычно весталки предпочитали сохранить свой статус, который обеспечивал им огромный почет и влияние). Но в течение тех тридцати лет, что длилось служение, весталка обязана была хранить целомудрие. Считалось, что нарушение этого обета может привести к самым трагическим последствиям для всего государства. Плутарх писал:
«…Потерявшую девство зарывают живьем в землю подле так называемых Коллинских ворот. Там, в пределах города, есть холм, сильно вытянутый в длину… В склоне холма устраивают подземное помещение небольших размеров с входом сверху; в нем ставят ложе с постелью, горящий светильник и скудный запас необходимых для поддержания жизни продуктов - хлеб, воду в кувшине, молоко, масло: римляне как бы желают снять с себя обвинение в том, что уморили голодом причастницу величайших таинств. Осужденную сажают на носилки, снаружи так тщательно закрытые и забранные ременными переплетами, что даже голос ее невозможно услышать, и несут через форум. Все молча расступаются и следуют за носилками - не произнося ни звука, в глубочайшем унынии. Нет зрелища ужаснее, нет дня, который был бы для Рима мрачнее этого. Наконец носилки у цели. Служители распускают ремни, и глава жрецов, тайно сотворив какие-то молитвы и простерши перед страшным деянием руки к богам, выводит закутанную с головой женщину и ставит ее на лестницу, ведущую в подземный покой, а сам вместе с остальными жрецами обращается вспять. Когда осужденная сойдет вниз, лестницу поднимают и вход заваливают, засыпая яму землею до тех пор, пока поверхность холма окончательно не выровняется. Так карают нарушительницу священного девства».
Самыми массовыми человеческими жертвоприношениями в Риме были гладиаторские игры. Можно только удивляться тому, что римляне, которые в вопросе о жертвоприношениях еще со времен царя Нумы старались проявлять гуманность и даже запрещали кровавые ритуалы у подвластных им народов, начиная с конца третьего века до н. э. становятся страстными поклонниками жестокого зрелища. Конечно, увлечение римской толпы цирком не имело прямого отношения к ритуалу. И когда должностные лица республики, а позднее - императоры устраивали для народа зрелища, необыкновенные как по пышности, так и по количеству пролитой крови, это было не столько богослужением, сколько желанием подкупить чернь. Но тем не менее и по своему происхождению, и по официально объявленным целям гладиаторские игры были именно жертвоприношением. Происходили они от этрусских погребальных игр.
Этруски населяли северо-запад Апеннинского полуострова еще до основания Рима; их культура оказала на римскую огромное влияние. А в этой культуре немалое место занимали человеческие жертвоприношения, в том числе погребальные. Археологи, исследовавшие кладбища этрусков, обратили внимание на ситуацию, когда рядом с урной, содержащей пепел, оказывались захоронены останки одного или двух человек, чаще женщин. Высказано предположение, что эти люди, которым кремация не полагалась, были рабынями покойного, принесенными ему в жертву. При раскопках древнейшего некрополя Рима были обнаружены аналогичные захоронения, и это позволяет думать, что римляне в первые годы существования города использовали этрусский погребальный ритуал с человеческими жертвоприношениями. Кстати, не случайно Тарквиний Гордый - царь, восстановивший в Риме (к счастью, ненадолго) жертвоприношения детей, - происходил из этрусского рода.
Известен этрусский барельеф III–II веков до н. э. со сценой жертвоприношения, видимо, погребального. На нем изображены два юноши, один из них коленопреклоненный. Позади стоят два жреца с поднятыми кинжалами. Тут же находятся прислужники с разнообразным инвентарем, в том числе с лестницей, которая употреблялась в обряде кремации. Конечно, в то время, когда барельеф был изваян, он повествовал не о современных автору событиях, а о достаточно далеком прошлом Этрурии.
Сохранилась этрусская фреска, известная как «Игры Персу». На фреске собака терзает человека, который пытается отбиваться от нее дубинкой. На голову жертвы надет мешок, а руки и ноги спутаны веревками, концы которых держит в руках человек в маске с надписью «Phersu». На ногах жертвы уже видны кровавые раны…
Вообще сцены жертвоприношений и погребальных игр - распространенная тема в изобразительном искусстве этрусков. Бои были, видимо, приняты на этрусских тризнах. Римляне в течение многих лет игнорировали этот обычай. Первый гладиаторский поединок состоялся в Вечном городе в 264 году до н. э. на Бычьем рынке - его устроили в честь покойного отца сыновья некоего Децима Юния Брута Перы. На нем бились три пары гладиаторов. Сначала обычай не прижился - следующие игры состоялись только спустя полвека, в память Марка Эмилия Лепида. Их организовали трое сыновей умершего, но теперь игры состоялись уже на Форуме, продолжались три дня, и на них выступили двадцать две пары гладиаторов. Действо это не имело тогда прямого отношения к развлечениям, оно так и называлось «ludi funebres» - «игры погребальные». Появилось у них и другое название - «munus» - долг, обязанность.
Игры рассматривались наследниками как последний долг перед покойным, их проводили обычно на девятый день после похорон. В этот день родственники приносили на могилу скромную жертву: яйца, чечевицу, соль, бобы. Потом проходил поминальный обед. Богатые и знатные римляне считали долгом устроить в этот день публичное угощение. Те, кто мог себе это позволить, сопровождали поминки боем гладиаторов. Поначалу организация боев была частным делом наследников, и только в 105 году до н. э. были введены, кроме того, еще и государственные игры, об устройстве которых должны были заботиться магистраты и которые обычно посвящались каким-нибудь знаменательным событиям или религиозным праздникам. Но и погребальные игры не прекратились. Так, Гай Юлий Цезарь учинил гладиаторские бои в память своего отца. Им же были впервые в римской истории организованы бои на поминках женщины - его дочери Юлии.
В 186 году до н. э. к сражению гладиаторских пар впервые присоединили травлю диких зверей. Поначалу звери «сражались» против специально обученных гладиаторов - «венаторов» (буквально - «охотников»), а затем и друг с другом. А вскоре, в 167 году до н. э., Луций Эмилий Павел приказал растоптать перебежчиков и дезертиров слонами. Так появилась традиция отдавать на растерзание диким зверям преступников. Кроме того, уже в имперские времена одна из гладиаторских школ, которые во множестве возникали по всей стране, готовила исключительно венаторов; школа носила идиллическое название «Утренняя».
-
Жертвоприношение
- (лат. sacrificia). В обширном смысле под Ж. подразумевается любое приношение богам, которым выражается зависимость от них, благоговение и благодарность, или посредством которого желают приобрести божественную милость. (Об очистительной жертве см. Люстрации .) Под понятие Ж. подходят и священные подарки, которые отличаются от жертвы в собственном смысле тем, что они предназначаются богам для постоянного пользования, между тем как собственно жертва доставляет им только сиюминутное наслаждение. К Ж. относятся также и те предметы, которые клали или вешали в храме, но которые там долго не оставались, напр., первые плоды, цветы и т. п. (ἀκροθίνια, primitiae). У греков и римлян жертва была главной частью культа и самым важным актом большей части праздников. Ж. приносились как в праздничные дни, так и в обыкновенные, притом как частными лицами, семействами, родами, так и от лица всего государства. Их приносили при каждом значительном событии в жизни как частного лица, так и народа. Ж. можно разделить на два основных вида: кровавые и бескровные.
- 1. К бескровным жертвам относятся первые плоды полей, что составляет самый древний вид жертвы раннего периода, лепешки (πέλανοι, placentae sacrae), особенно медовые и другие печенья, которым часто придавали форму какого-нибудь животного. Вошло даже в обычай - за недостатком жертвенных животных - приносить в жертву подобные фигуры из теста, воска или даже дерева (fictae victimae, sacra simulata, «псевдожертвы»). К бескровным жертвам принадлежат также жертвы сожжения, для которых сначала использовали местные горючие материалы, дающие много дыма (кедровое, лавровое дерево, смола гумми и т. п.), а впоследствии особенно часто ладан, и которые были часто соединены с животными жертвами и возлияниями. При возлияниях.(σπονδή, libatio) на алтарь лили жидкость, чаще всего вино. Возлияние иногда соединялось с Ж. сожжения из тех соображений, что богам вместе с пищей следует доставить и удовольствие пития, а иногда оно составляло и самостоятельный вид Ж. Как самостоятельная жертва, возлияние совершалось при молитвах об успехе какого-либо предприятия, при торжественных договорах, при Ж. в честь умерших (см. дальше), и особенно на пирах, когда первые капли напитка выливали божеству и тем освящали напиток. Возлияние, как и всякая жертва, совершалось чистыми руками, причем вино для Ж. должно было быть чистым, а не смешанным с водой, за исключением возлияний Гермесу и Ж., приносившихся за столом. Кроме вина, для возлияний использовали мед, молоко, растительное масло, иногда в чистом виде, а иногда в смеси. Возлияния мертвым состояли преимущественно из меда и вина. Вино никогда не приносили в жертву музам и нимфам, Гелиосу, Афродите Урании, аттическим Эвменидам. Греки при переходе от дейпнона (завтрака) к симпосиону обычно совершали возлияния в честь добрых демонов и Зевса-Спасителя. Римляне говорили «Шэаге» и приносили в жертву сухие предметы, напр., dapes (пищу), fruges (плоды), tura (благовония) и т. п.
- 2. Кровавые жертвы. Животные жертвы были самыми важными и самыми традиционными в течение всего античного периода. Выбор жертвенного животного был обусловлен определенными соображениями. Некоторых животных не приносили в жертву определенным божествам, напр. козу - Афине; другие божества, напротив, требовали себе в жертву то или другое животное. Это предпочтение одних животных другим основывалось на том, что известное животное или было особенно любимо богом, или, напротив, считалось ему враждебным и ненавистным. Так обычно объясняется то обстоятельство, что Деметре приносили в жертву преимущественно свинью, а Дионису - козла, так как свинья наносит вред полям, а козел - винограду. Посейдон любил, чтобы ему приносили в жертву черных быков и лошадей. Богам рек приносили в Ж. лошадей. Рыбу и дичь жертвовали редко (оленя приносили в жертву Артемиде, богине охоты), птиц - чаще (петуха - Асклепию, голубей - Афродите, перепелов - Геркулесу). Самыми распространенными жертвенными животными были быки, овцы, козы и свиньи, причем самцов предпочитали самкам. Иногда для одной жертвы объединяли трех животных различных пород (τριττύς, τριττύα, suovetaurilia, solitaurilia), как у Гомера в «Одиссее» быка, барана и кабана. Иногда жертва состояла из значительного числа животных, а во время больших праздников в богатых городах число жертвенных животных доходило до ста. В Риме во время 2-й Пунической войны была принесена жертва из 300 быков. Даже частные лица иногда приносили дорогостоящие жертвы. Гекатомбой первоначально называлось Ж. из ста животных, затем этим же словом обозначали всякую большую и торжественную жертву. Животные, предназначавшиеся для жертвы, должны был быть здоровыми и без телесных недостатков (в Спарте допускались исключения) и в большинстве случаев должны были быть из числа особей, которых еще не использовали для работ. Особенно воспрещалось приносить в жертву рабочего быка. Для жертвенного животного также требовался определенный возраст. Относительно пола соблюдалось правило: мужским божествам приносили в жертву самцов, а женским - самок. Кроме того, учитывалось различие по цвету, причем верховным богам приносили в жертву животных белого цвета, а подземным и богам Темного моря - черного цвета. Эти различия в общем были одинаковы у греков и римлян. Римляне разделяли жертвенных животных на majores и lactentes (взрослых и молочных), на victimae (быки) и hostiae, мелкий скот. преимущественно овцы (victima maior est, hostia minor). Древнейшему греческому культу, также как и культу многих народов, не были чужды человеческие жертвы. Несмотря на то что в некоторых культах, равно как и в культе Ликейского Зевса, принесение человеческих жертв основано было на том воззрении, что божество находит наслаждение в человеческом мясе, по большей части жертвы эти имели основанием желание умилостивить божества принесением в жертву представителя народа, чтобы отвратить гнев бога, лежащий на всем народе. Очистительные человеческие жертвы, перенесенные в Грецию извне, принадлежат к раннему периоду жизни греческого народа. Однако как только гуманное чувство этого народа начало крепнуть, человеческие жертвы были по большей части отменены. Там же, где они сохранились, такие Ж. существовали фиктивно: их заменяли другими объектами, напр. животными (принесение в жертву Ифигении, Фрикса) или неодушевленными предметами, или же смягчали иным способом. Так, для жертвы избирали преступников, которые до этого были осуждены на смерть, и при этом старались приносимого в жертву каким-либо образом спасти, как, напр., было при человеческой жертве, ежегодно приносившейся Аполлону в Левкаде, когда преступника бросали со скалы. Иногда для жертвы устраивали бегство (см. Агриония) или довольствовались только пролитием человеческой крови (сечение спартанских мальчиков возле алтаря Артемиды). Человеческие жертвы при погребениях предназначались не богам, но теням умерших для удовлетворения гнева или чувства мести умершего. У римлян в отдаленной древности также существовали человеческие Ж. для умилостивления подземных богов человеческой кровью. Но этот жестокий обычай здесь также был смягчен или отменен. По древнему закону Ромула, подземным богам посвящали некоторых преступников (напр. изменников), и тот, кто убивал их, не считался преступником (parricida). Во время праздника Юпитера Латийского (Jupiter Latiarias) также приносили в жертву преступника. На праздниках (компиталиях) Мании, матери ларов, в жертву сначала приносили детей, а со времени Юния Брута - головки мака или чеснока (ut pro capitibus supplicaretur) (см. Аргеи). В консульство Гн. Корнелия Лентула и П. Лициния Красса (97 г. до н. э.) человеческие жертвы были запрещены постановлением сената. Однако они иногда встречались и после этого запрета. Приемы и обряды при совершении жертвы носили у греков характер трапезы, которую человек разделяет с богами, но при этом не забывалась святость повода к этой трапезе, что и сообщало ей характерную особенность. Главными источниками сведений о греческих жертвенных обрядах являются произведения Гомера и Еврипида. Жертвенное животное, украшенное покрытыми позолотой венками (у Гомера животные еще не украшены), приводили к алтарю. Если оно шло спокойно, то это было хорошим знаком и его медлили убивать, пока наклоном головы оно само как бы изъявляло желание на принесение в жертву. После того как все присутствующие были окроплены водой, освященной через погружение в нее головни от жертвенного огня, жрец, приказав всем хранить молчание, посыпал затылок животного ячменем, смешанным с солью, и, в знак посвящения смерти, отрезал пучок волос на лбу и бросал в огонь. Затем ударом дубины или топора животное повергали на землю и, чтобы добыть крови для окропления алтаря, перерезали ему горло жертвенным ножом, запрокинув голову назад. Если жертва приносилась подземным богам, то голову животного пригибали к земле, причем кровь стекала в яму. Потом, сняв с животного кожу, разрезали его и, производя возлияния, сжигали на алтаре части мяса, принадлежащие богам, вместе с курительными веществами и жертвенными печеньями. Богам обычно предназначались жир и частица от каждого члена животного или же определенные части тела, напр. голени. Остальное мясо тут же делили между собой приносящие в жертву, устраивая жертвенный пир, а ту часть, которая предназначалась жрецам, иногда относили к ним в дом. В редких случаях сжигали все мясо. Но если жертва приносилась умершим или была соединена с проклятием, то все мясо закапывали в землю или уничтожали иным образом. Принесение жертвы начиналось и сопровождалось молитвами, музыкой, пением и танцами. Жертвенные обычаи у римлян имеют много общего с таковыми же у греков. Если приносилась общественная жертва, то ее участники шли в праздничных одеждах к алтарям, которые сооружались на открытом месте и украшались священными травами и шерстяными повязками. Глашатай (прекон) приглашал понтифика и магистрат совершить священнодействие с должным вниманием, а толпу - сохранять молчание (ut Unguis taverent). Служители при Ж. приводили на слабо натянутой веревке жертвенное животное, и после того, как неочищенные были удалены, участники Ж., держась за алтарь, произносили за понтификом молитву. Потом понтифик освящал животное, окропляя его свежей водой и вином и посыпая его голову жертвенной мукой (mola salsa; immolatio) и ладаном. Отведав вина и дав выпить его участникам Ж., он отрезал на лбу животного пучок волос и бросал его в огонь. Потом, проводя ножом от лба животного до хвоста, он говорил, повернувшись к востоку: «Животное освящено» («Macta est - magis aucta»). Тогда помощник (виктимарий) спрашивал жреца: «Agone?» После ответа: «Нос age» («Приступай») он убивал животное. При этом, чтобы жертва была благоприятна, он должен был убить его сразу. Затем подходил культрарий (cultrarius) и ножом перерезал горло животного. (Если приносилась в жертву свинья или овца, то действовал только культрарий без виктимария.) Собранную кровь лили на алтарь с ладаном, вином и жертвенной мукой, а само животное, после возлияния вином, разрезали на жертвенном столе, во время чего гаруспик рассматривал внутренности (exta соnsulere), вынув их ножом (руками нельзя было их касаться). Если рассмотрение внутренностей давало неблагоприятные результаты, то надо было принести другую жертву, и это могло повториться несколько раз. Если же жертва была принесена при благоприятных условиях (litatum), то следовало новое возлияние и сожжение жертвенных лепешек (ferctum, strues). Потом внутренности жертвенного животного (exta) трижды обносили вокруг алтаря и клали на него. Призвав затем богов благосклонно принять жертву (accipe, sume, cape libens, volens) и собрав предназначенные им части в корзину, сжигали их на алтаре, предварительно посыпав ладаном и мукой и полив вином. Затем следовала адорация (поклонение), состоявшая в том, что понтифик с поднятыми кверху руками ходил вокруг алтаря на правую сторону, произнося молитвы соответствующим богам, а окружающие целовали его руки. Потом, повернувшись направо, он подносил правую руку ко рту, положив указательный палец на большой. После этого понтифик, сидя, между тем как все остальные участники обряда стояли, совершал вместе с народом церемонию воздания почестей богам (veneratio). Совершив еще раз возлияние, народ отпускали со словами: «Ilicet» («Ire licet») (ступайте), «Valete» (будьте здоровы) или Ex templo (покиньте храм). Оставшиеся в храме жрецы устраивали великолепный пир. При частных Ж. пир устраивали приносящие жертву вместе со своими родственниками и друзьями. Жертвы, приносимые подземным богам, назывались inferiae.
Греческая бескровная жертва. С античного изображения.
Тройная жертва (suovetaurilia). С барельефа на колонне Траяна.
Жертвоприношение Церере. С римского барельефа.
Узнавая больше о народах прошлого, невольно поражаешься жестокости и кровопролитности некоторых древнейших обрядов. Примером этого служат обычаи древних римлян. Несмотря на то, что сами они называли себя гуманистами, а в истории остались известны как развитая цивилизация, древнеримская история также рассказывает нам и о страшных жертвах ритуалов, которыми нередко становились и люди.
Говоря о Древнем Риме, сразу стоит вспомнить историю его создания. Она оказывается далеко не бескровной. Знаменитые братья Ромул и Рем поспорили, кто из них станет «отцом» будущего города. Поскольку знамения указали на равноправие братьев, те так и не определились со своим решением. Ромул решил, что пора приниматься за дело и начал копать первую яму для рва, который бы окружил город и помог построить стены. Рем в насмешку перепрыгнул небольшую бороздку, вырытую братом. Тот разозлился и ударил его своей лопатой. Оказалось – насмерть. Осуждения этот поступок не получил. Напротив, римляне стали впоследствии поговаривать, что всякий, кто покусится на их границы, заслуживает смерти. Эта история красноречиво подчёркивает, что народ Древнего Рима был далеко не таким человеколюбивым, как хотел показаться.
Несмотря на кровавую историю основания Рима, нужно отметить, что в древнем государстве не так уж часто совершались человеческие жертвоприношения. Одним из самых массовых явлений этого были казни, однако большинство казнённых были преступниками, а само действо посвящалось божествам справедливости, которые, по мнению римлян, внимательно относились к правильности проведения процедуры.
Одним из самых ярых противников жертвоприношений в виде людей был Нума Помпилий, мудрый правитель Древнего Рима. Известна легенда о его разговоре с самим Юпитером. Божество, что отличалось суровым нравом и даже кровожадностью, требовало приносить ему в дар человеческие головы. Хитрый Нума сумел повести разговор так, что даже богу пришлось уступить ему, согласившись принимать в дар лишь вещи или продукты питания. Этот миф во многом отражает отношение римлян к ритуальным казням, которые не были в особом почёте.
Достаточно своеобразным было празднование дней другого бога – Сатурна. В период Сатурналий казнили всех преступников. В первый день торжества выбирали главного человека, которого называли «царём Сатурналий». Нередко он тоже являлся обвинённым в преступлении. После этого в течение семи дней он заправлял праздником, а в финале торжеств проводилась церемония его казни, что посвящалась божеству. В древнейшие времена Сатурналии были ознаменованы многочисленными ритуальными жертвоприношениями, однако впоследствии эта традиция была изменена. Римляне просто дарили друг другу глиняные фигурки человечков.
Подобную замену жертвам из плоти и крови жители Рима изобрели и для богини Мании. Она покровительствовала семьям и защищала жилища, однако при этом была крайне жестокой. За благополучие семейства богиня требовала голову ребёнка. Римский народ мудро переиначил этот дар, а потому для богини вручную женщины изготавливали шерстяных кукол. Также в жертву богине приносили головки мака, которые символизировали детские головы. Символ, конечно, страшный, но решение по замене явно разумное.
В отличие от греков, римляне действительно относились к жертвам гуманнее. Один из древних обычаев рассказывал, что грехи жителей прибрежного региона может искупить человек, сброшенный в море. У греков это был преступник, которого порой оснащали подобием крыльев, чтобы те смогли его защитить при падении. Римляне снова придумали замену кровавому обряду – у них в воду со скалы летело чучело, сделанное из шерсти и соломы.
Тем не менее не всегда жертвы оказывались лишь символическими. Когда произошёл поединок между братьями Горациями и Куриациями, в источниках, описывающих его, есть намёк на веру в действенность кровопролития. Публий, победивший всех Куриацией, восклицает, что всех трёх братьев этого рода он принёс в дар божествам и душам собственных убитых братьев.
Страшная казнь ожидала служителей богов, что преступили предписанный им закон. Традиционно весталки, что были уличены в связи с мужчиной, карались смертью. Считалось, что погребение провинившейся девушки заживо умилостивит богиню Весту, что превыше всего ценила целомудрие. Несчастную жрицу вели к подвалу, где оставляли немного еды и питья. Когда она оказывалась внутри него, вход в помещение закапывали землёй.
Существовали и добровольные жертвоприношения. Они практиковались среди военачальников. Считалось, что перед опасным боем полководец может зачитать особую молитву, после чего должен ринуться в самое «пекло» сражения. Во время этого акта у солдат его часто поднимался боевой дух, так как римляне верили, что приняв жертву, боги помогут. Если же военачальник оставался жив, то вместо него хоронили соломенную куклу, а он сам отстранялся от всяческих ритуалов.
Одним из самых массовых и известных действ, что также являлись определёнными ритуалами, являлись гладиаторские сражения. Это были не соревнования и не просто игры, где участники демонстрировали свою силу, а проигравшие погибали. Каждый поединок проводился в честь богов, которые и решали исход борьбы. Если же казнь раненого проводилась по решению народа, то это считалось также подношением богам, что являлись покровителями состязаний.
История жертвоприношений в период господства Древнего Рима весьма неоднозначна. С одной стороны, римляне старались всевозможными способами уйти от казни людей, но, с другой, они были не прочь превратить ритуал в эффектное действо, на которое не прочь были посмотреть. Всё это отражает суть мира древности – жестокого, воинственного и бескомпромиссного, но наполненного философией, духовной основой и мудростью.
Если вам понравилась эта публикация, ставьте лайк (? - палец вверх), делитесь этой статьей в соцсетя х с друзьями. Поддержите наш проект, подписывайтесь на наш Яндекс.Дзен-канал «История» (https://zen.yandex.ru/history_world ) и мы будем писать больше интересных и познавательных статей для Вас.
Гастрономия и прием пищи
Вплоть до завоевания Азии гастрономия или кухня занимала в целом второстепенное место в жизни римлян. Повара-раба нанимали на время праздника или приема. Магазинов-пекарен с разнообразнейшими и особыми сортами хлебобулочных изделий еще не было, овощи брали со своего огорода, мясо – из своих владений.
В Азии римляне увидели целые представления, которые можно было бы назвать «царские пиршества». И захотели такого же у себя. Кулинария становится искусством, в моду входит гастрономия, которая становится средством привлечь к себе внимание. Главная же задача хозяина была – удивить исходными продуктами, в Италии не встречающимися. Престиж блюда определялся тем, откуда привезены продукты. Свинина должна была быть из Галлии, козлятина – с Балкан, улитки – из Африки, осетры – с Родоса, мурены – из Иберии и т.д. Гурманом считался тот, кто с первого куска мог определить, откуда, скажем, привезена устрица или та или иная рыба. В настоящую индустрию превратилось выращивание павлинов (к столу). Чего стоили блюда из копыт верблюда или язычков соловьев!
С другой стороны, выращивание, например, дроздов было выгодно: доход от ежегодной продаже пяти тысяч дроздов превосходил стоимость участка хорошей земли в пятьдесят гектаров. К тому же это было менее рискованно, чем культивировать злаки.
В ранней Италии жители питались в основном густой кашей из полбы, проса, ячменя или бобовой муки. Это была своего рода национальная еда италиков. Основной едой был пшеничный хлеб. Килограмм с лишним в день считался нормой для взрослого работника. Хлеб приправляли солеными маслинами, уксусом, чесноком.
Во все времена ели разнообразные овощи. Считалось, что они помогают избавиться от головных болей и малярии. Излюбленным кушаньем трудового люда была густая похлебка, сваренная из бобов вместе со стручками. Ели кашу с оливковым маслом и салом.
Из мяса чаще всего употреблялось козье и свиное, говядина - после жертвоприношений. Непременным блюдом обеда в зажиточном доме был дикий кабан (выставлявшийся целиком). При Августе стали готовить блюда из аистов, вскоре дошла очередь до соловьев. Еще позднее кулинарными новинками стали языки фламинго, гусиные лапки с гарниром из петушиных гребней.
Гурманы любили вырезку свиньи, сдохшей от переедания.
Не всегда человек мог долго быть вегетарианцем. Это были, в том числе, сторонники призывов философов-пифагорейцев не употреблять в пищу мясо убитых животных. И когда при Тиберии стали вести борьбу с чужеземными культами, отказ питаться мясом некоторых животных стал считаться признаком опасных суеверий.
И во все времена не обходились без приправ, кореньев и пряностей. Неизменной приправой ко всем кушаньям был острый соус гарум. Мелкую рыбу клали в чан, крепко её засаливали и оставляли на солнце на два-три часа, тщательно перемешивая. Когда засол превращался в густую массу, в чан опускали большую корзину частого плетения. Набиравшаяся в неё жидкость и был гарум.
Смешенье в одном кушанье разнородных продуктов было характерным. Рецепт: сварить одновременно мясо, соленую рыбу, куриную печенку, яйца, мягкий сыр, пряности, затем залить сырыми яйцами и посыпать тмином.
Из фруктов на первом месте стоял инжир.
Как и греки, римляне питались три раза в день: ранним утром - первый завтрак, около полудня - второй, ближе к вечеру - обед.
Первый завтрак полагался вскоре после вставания. Он состоял обычно из куска хлеба, смоченного в вине, смазано медом или посыпанного солью, сыра, фруктов, молока. Школьники покупали себе на завтрак оладьи или лепешки, жареные в сале.
После полудня полагался второй завтрак. Он был также скромен: хлеб, инжир, свекла. Мог состоять из вчерашней или холодной закуски, её часто ели на ходу, даже без традиционного омовения рук.
В старину обедали в атрии, летом в саду и зимой у очага.
Самый удобный способ привлечь внимание, удивить и вызвать зависть сограждан – пригласить их к себе на обед.
На обед собиралась вся семья и приглашенные из близких.
Судя по этрусской вазописи, в 7 в. до н.э. во время пира муж и жена, соблюдая древний обычай, возлежали на одном ложе. После 4 в. до н.э., судя по крышкам саркофагов, возлежал на ложе только муж, а женщина сидела у его ног. Чуть позднее, следуя римским обычаям, этрусская женщина стала сидеть за столом на стуле или в кресле. Многочисленные археологические данные говорят, что этрусские женщины (из привилегированных групп) были образованными (так, их часто изображали с развернутыми свитками).
В древности римляне ели сидя. Позднее мужчины во время трапезы полулежали вокруг стола на ложах, опираясь на подушку левой рукой. Женщины продолжали сидеть (иная поза считалась для них неприличной), как сидели и бедняки в тесных табернах. Классический канон требовал ставить с каждой из сторон три широких ложа, итого одновременно ели девять человек, разделенных друг от друга подушками. Ложе с правой стороны от прислуживавших слуг считалось "верхним", почетным, с левой - "нижним", на нем сидел хозяин. Самым почетным местом ("консульским") было крайнее левое среднего ложа. В богатых домах раб-номенклатор указывал каждому его место. В дружеском кругу садились по желанию.
Между ложем и стеной оставляли промежуток, в котором мог поместиться раб гостя: тот ему отдавал на сохранение свои сандалии (перед тем, как возлечь на ложе), пользовался услугами во время еды. В обычае было уносить с обеда кое-какие куски. Хозяин отдавал их для несения домой тому же рабу.
Также весьма распространенной была практика одновременной трапезы гостей, но в разных триклиниях в зависимости от их социального положения ("важные", "менее важные"), с соответствующей дифференциацией блюд.
Любовь римлян к серебру пришла не сразу. В расцвет Республики в Риме существовал только один столовый набор из серебра, и сенаторы, которые должны были принимать у себя иностранных послов, занимали его один у другого (к вящему изумлению посланцев). В последний век Республики важность серебряных предметов в доме была уже такова, что хозяин, принимая гостя, должен был показать ему всё свое серебро. Это было одним из негласных правил хорошего тона, и гость был вправе требовать, чтобы ему показали богатства хозяина в случае, если этого не было сделано. Но на первый план вышло качество серебряных изделий.
Обычаем в Риме стало чтение за обедом. Вместе с модной «восточной» кухней возникла мода на зрелища во время еды. Музыка, пени, танцы, постановка сцен из комедий становятся непременным условием приема. Обед длился несколько часов.
Кушанья подавали в глубоких закрытых тарелках и мисках. Куски брали правой рукой. Кушанья гости накладывали себе сами.
Салфетки клали на стол, либо хозяин выдавал гостям, но иные приносили их с собой. Иногда салфетку повязывали вокруг шеи.
Вина употребляли как местные, так и привозные. Практиковали разные способы изменения вкуса и крепости вин. Но для женщин ряд законов запрещал пить крепкое вино. По словам Катона Страшего, в ранний период пьющие женщины подвергались таким же наказаниям в суде, как и те, кто изменял своим мужьям. По сведениям древних, чтобы доказать воздержанность и соблюдение закона, женщины целовали родственников, убеждая их тем самым, что винный перегар у них отсутствует. Родители и родственники разрешали дочерям и сестрам пить лишь слабое вино из виноградных выжимок или изюма.
Если обед был званным, то по его окончанию начиналась выпивка - comissatio. Этот обычай пришел из Греции. Поэтому пили по "греческому образцу": избранный среди гостей распорядитель (magister) определял пропорцию смешения вина с водой. Смешивали в большом кратере и разливали по кубкам черпаком на длинной ручке - киафом (45 мл). Кубки были разной вместимости - от унции (один киаф) и до секстария (12 киафов, чуть более полулитра). Часто упоминаются в литературе кубки в четыре киафа.
Вино разбавляли охлажденной или горячей водой или снегом (который стоил дороже вина). Для улучшения вкуса вина римляне добавляли в него концентрированные винные сиропы, а они готовились в свинцовых емкостях.
В обычае было пить за здоровье друг друга (propinare), желая: "Bene tibi (te)" ("На добро тебе"). Остальные восклицали: "Vivas!" ("будь здоров!", букв. "живи"). За здоровье отсутствующих пили столько киафов, сколько букв было в их имени.
Праздники и игры
Праздники в Риме подразделялись на общегосударственные, официальные, сельские, городские, семейные, отдельных божеств, профессий, плановые и внеплановые.
Выделим некоторое. Даты приводятся в переводе на современный календарь.
Ежегодно первого марта (позднее - первого января) праздновалось начало нового года (традиция с 153 г. до н.э.). В этот день проходили официальные торжества, связанные со вступлением в должность новоизбранных консулов.
15 февраля справляли Луперкалии. Первоначально это был праздник пастухов в честь Фавна-Луперка. В этот день приносили очистительные жертвы (собаку и козла) - для того чтобы оживить плодородие земли, стад и людей - у подножия Палатина, в гроте Луперкаль. По преданию, в нем жила волчица (lupa), вскормившая Ромула и Рема. Затем юноши с козьей шкурой на бедрах (луперки) обегали Палатинский холм, стегая то ли всех попало, то ли только женщин ремнями, вырезанными из шкуры жертвенного козла. По Плутарху, женщины верили, что очистительные удары ремней исцеляют от бесплодия, способствуют вынашиванию плода и благополучным родам.
15 марта отмечался Анны Перенны. Он связан с обрядом изгнания или уничтожения прожитого времени. На берегу Тибра ставили шалаши из молодой зелени, в них или под открытым небом люди пили, развлекались, пели шуточные и непристойные песни. От каждого требовалось желать другому долгую жизнь, "стольких желая годов, сколько кто чаш осушил" (Овидий). Считалось, что Анна наполняет год отмеренными отрезками - месяцами, а исследователи предполагают, что она - персонифицированная феминизированная форма от annu perennus - неиссякаемый, вечно длящийся год. Поэтому в большинстве мифов Анна предстает как глубокая старуха.
У Овидия есть рассказ о том, как Анна, претворившись юной красавицей, возбудила страсть Марса; в последний момент обнаружил свою ошибку, но выглядел крайне нелепо и смешно. Старуха символизировала изжитой год, насмешки ("нескромные шутки") над Марсом - насмешки над тем, кто упрямо держится за старое, вместо того, чтобы полюбить наступающую юность природы и года. В старых городах Италии сохранился обряд сожжения Анны. В конце зимы раскладываются костры из старья и тряпья, на которых сжигается чучело старухи Перенны, сопровождая это песнями и плясками.
В Цереалии (12 апреля) древний обычай повелевал деревенским жителям выпускать лисиц с зажженными факелами на хвостах.
13 августа - праздник рабов. Это был день рождения выходца из рабов полулегендарного римского царя Сервия Туллия.
22 января был днем семейной любви и согласия - праздник Каристии отмечали в кругу самых близких родственников. В праздник Либералий (в честь Либера-Вакха) 17 марта юношей, достигших шестнадцати лет, вносили в списки граждан.
Самым популярным был древний ежегодный италийский праздник Сатурналий. В эпоху империи продолжительность Сатурналий достигла семи дней.
Сатурн считался царем в Лации в эпоху "золотого века", когда люди не знали рабства. Поэтому рабы в этот день могли не только подшучивать над хозяином, но сам хозяин обязан был прислуживать рабам за столом. По традиции, обменивались подарками - символическими восковыми свечами, глиняными фигурками, рельефными изображениями. В этот день, по Лукиану, надлежало не выполнять никаких дел вообще, сердиться, принимать счет от управляющего, заниматься гимнастикой, слагать и произносить речи (кроме шуточных), распределив подарки по достоинству получателей, все их отослать (людям ученым - в двойном размере), вымыться, вино пить одно и то же из одинаковых чаш, мясо делить на всех поровну, сыграть в кости на орехи и т.д.
Забота о здоровье
В 293 г. до н.э., во время очередной эпидемии в Риме, было вычитано в "Сивиллиных книгах" о необходимости привезти из города Эпидавра змею, посвященную богу Асклепию (Эскулапу). По преданию, уже на Тибре змея выскользнула с корабля и переплыла на один из островов. Поэтому на нем и воздвигли святилище, служившее одновременно и больницей. Лечение при этом храме вошло в обычай в Риме на несколько веков.
Известен был Эскулапов остров и другим. Клавдий распорядился, чтобы больные и истощенные рабы, вывезенные и оставленные хозяевами на острове, в случае выздоровления навсегда получали свободу.
В конце 3 в. до н.э. Риме появляются целые группы греческих врачей. По преимуществу они были рабами, но впоследствии становились вольноотпущенниками. Если они были свободнорожденными на родине, Цезарь предоставил им права гражданства. Врачу Антонию Музе, вылечившему Августа от тяжелой болезни, сенаторы на собственные средства поставили памятник, а император освободил врачей от налогов. Придворный врач 2 в. Гален оставил более сотни медицинских трактатов.
Врачи были одновременно и аптекарями. И среди них была своя специализация как по видам болезней, так и в зависимости от профессии клиентов: лекари гладиаторов, пожарных и т.д. Но педиаторов как таковых не было. Особенно тщательно была организована медицинская служба в армии, в конце 2 в. она установила для себя особую эмблему - кубок и змею Асклепия.
Население Рима относилась к врачам неоднозначно. Неприятие вызывалось прежде всего самим принципом работы за плату (как актер или ремесленник). Во-вторых, они имели право пользоваться ядами. И вовлеченные порой в дворцовые интриги, они давали обильную пищу для сплетен и поводы для скандалов. По версии Тацита, именно придворный врач спровоцировал смерть Клавдия. В-третьих, склонность некоторых врачей назначать исключительно дорогостоящие микстуры, разоблачения псевдоцелителей, посягающих на высокие гонорары, еще более убавляли авторитет врачебной профессии. И врачи все чаще становятся героями анекдотов, которые облегчают людям путь на тот свет.
